Книга Соленый ветер Ле Баркарес, страница 14 – Мила Дуглас

– Нет! – хрипло вырвалось, но было лишь мычанием. Воздух перестал поступать. Сердце колотилось, рвалось из клетки груди. Глаза заволокло черной пеленой. Я согнулась, рухнула на колени, потом на четвереньки. Песок прилипал к ладоням, к лицу, забивал рот. Я задыхалась, судорожно хватая ртом соленый воздух, который не наполнял легкие. Трясло, как в лихорадке. Мир сузился до пятна мокрого песка подо мной и всепоглощающего ужаса. Бездна. Она здесь. Она взяла меня.

– Мамочка!

Где-то вдали, сквозь рев в ушах, послышались голоса. Испуганные. Крик о враче. Но это был шум из другого мира.

Инстинктивно, судорожно, я отползла. Подальше от воды. К сухому, горячему песку. Дрожь не отпускала. Слезы текли ручьями, смешиваясь с песком на губах. Унижение. Стыд. Сломленность. Моя слабость обнажилась перед всем миром.

И тут краем затуманенного зрения я увидела. Наверху, у начала нашей тропинки. Две фигуры. Этьен. Манки. Они стояли неподвижно, как изваяния, наблюдая. Он не спешил на помощь. Не звал. Не выражал ни жалости, ни раздражения. Его лицо – непроницаемая маска в лучах солнца. Тень от кепки скрывала глаза. Одна рука была сжата в кулак за спиной. Манки сидел рядом, настороженно, ухо подрагивало.

Они просто смотрели. Фиксировали мое унижение. Мою агонию на песке. Свидетели полного краха. Свидетели того, как бездна внутри оказалась сильнее любой надежды. Хуже самой бездны был этот взгляд. Беспристрастный. Неумолимый. Приговор. Он видел все. Видел, как я сломалась.

Я опустила голову на горячий песок, закрыв глаза от стыда и бессилия. Гул моря смешивался с шумом в ушах и тиканьем моих призрачных мечтаний. Тень на песке, его тень, казалось, тянулась ко мне через все расстояние, безмолвная и всепонимающая.

Солнечный луч, теплый и навязчивый, уперся в страницу блокнота. Я сидела у распахнутого окна, спиной к комнате, лицом к бездне. Но не рисовала ее. Нет. Я пыталась поймать страх. Не морской пейзаж, а саму суть ужаса – черные, рваные мазки углем, клубящиеся в центре листа, как дым, как темная вода, затягивающая воронка. Рука двигалась сама собой, нервно, почти судорожно. Каждый штрих – напоминание о вчерашнем позоре на песке, о его непроницаемом лице, наблюдающем сверху. Стыд горел щеками.

Тень упала на страницу. Не от облака. От человека. Я вздрогнула, не оборачиваясь. Знакомое присутствие, тяжелое, молчаливое, заполнило пространство за моей спиной. Он стоял в проеме своей двери, которую теперь запирал с удвоенным усердием после моего вторжения.

Этьен мельком посмотрел на меня и хрипловатым голосом с едва уловимой, леденящей насмешкой произнес:

– Опять корчишься? Надоело смотреть, как ты бледнеешь от вида воды.

Слова ударили, как пощечина. Я сжала уголь в кулаке, чувствуя, как он крошится. Для него это всего лишь вода. Он сводил всю мою боль, весь ужас, все воспоминания о темноте и похоронах к… воде. Я медленно обернулась. Он опирался о косяк, руки в карманах рабочих брюк. Взгляд – не холодный, а… устало-раздражительный. Как будто мой страх был лично ему неудобен.

Мой голос дрогнул, но прозвучал громче, чем ожидала, с обидой и вызовом:

– Это не просто вода! И не ваше дело!

Он не шелохнулся. Только бровь чуть приподнялась – скептически, провокационно.

Этьен, отчеканивая каждое слово, сказал: