Книга Соленый ветер Ле Баркарес, страница 25 – Мила Дуглас

– Увидит ли он когда-нибудь что-то кроме этой тьмы в нас обоих?

Дни после его исчезновения слились в монотонную череду пустоты. Дом – склеп. Кофе на его половине стола остывал нетронутым, отражая мою глупую надежду черной, горькой лужей. Я почти перестала его ставить. Почти смирилась с тем, что мост сгорел дотла после той взрывной сцены у рисунка.

А потом.

Однажды утром, выйдя на кухню с тяжелой головой и привычной тоской, я замерла на пороге.

Кофе. На его половине стола стояла пустая кружка. Чисто вымытая. А рядом… Рядом лежала связка свежего багета, пачка масла, сыр. И на моей полке в холодильнике, обычно полупустой, аккуратными рядами стояли йогурты, фрукты, сок. Продукты. Он купил продукты. И выпил кофе.

Сердце колотилось. Смесь недоверия, дикой надежды и старого страха. Зачем? Что это значит? Ритуал «кофе без обязательств» был разрушен. Это было что-то другое. Молчаливое. Практичное. Почти… «бытовой» мир? Или просто оплата долга за Перпиньян? Я не решалась дышать, ожидая подвоха.

Шаги в коридоре. Тяжелые, знакомые. Он вошел на кухню, не глядя на меня. Прошел к раковине, сполоснул руки. Его профиль был резок, но в нем не читалось привычной отстраненности. Какая-то новая, напряженная собранность. Он обернулся. Взгляд скользнул по мне, по пустой кружке, по продуктам на столе. Ни слова приветствия. Ни объяснений. Только:

– Готовься. Через час у моря. Продолжаем.

Он вышел, оставив меня стоять посреди кухни, вдыхая запах свежего хлеба и его незримого присутствия, вернувшегося так же внезапно, как исчезнувшего. Продолжаем. Он не объяснял своего бегства. Этьен просто… вернулся. И предложил снова войти в ту зыбкую зону доверия и страха у кромки воды. Нахлынувшие эмоции сжали горло. Во мне зарождалась крошечная, опасная надежда.

– Мама, он вернулся. Значит, не все сломано?

Море сегодня было обманчиво спокойным…

Лазурное, переливающееся на солнце. Волна лениво надвигалась на песок, словно гигантский, сонный зверь. Но я-то знала его норов. Под этой ласковой гладью таилась холодная, неумолимая сила. Этьен стоял по пояс в воде в нескольких метрах от меня, его фигура – темный, недвижимый маяк на фоне синевы. Манки носился по кромке прибоя, радостно облаивая волны.

– Лицо. Просто лицо. На секунду, – билось в висках, заглушая шелест волн.

Соленая пена щекотала лодыжки. Вдох – пахнущий йодом и свободой. И – под воду. Мир сузился до глухого гула, жгучего холода соленой стихии на коже лица, темноты под веками. Секунда. Две. Получилось! Сердце нервно забилось. Крошечная победа над моим страхом. Я вынырнула, отфыркиваясь, соленая влага щипала глаза. Слезы? Облегчение?

Голос донесся сквозь шум прибоя, ровный, но без одобрения:

– Хорошо. Теперь ляг. На спину. Дай воде держать тебя. Расслабься.

«Ляг». Слово повисло в воздухе, тяжелое, как якорь. Лечь – значило отдаться этой бездне, этой бескрайней синеве, которая только притворялась дружелюбной. Довериться стихии, которая может унести куда угодно. Мурашки побежали по спине под мокрым купальником. Нет. Не сейчас. Не после этого шажка.

Я отплыла чуть глубже. Запрокинула голову, попыталась вытянуться, заставить мышцы отпустить контроль. И тут – оно. Знакомое, леденящее. Паника. Не волна – цунами изнутри. Тот же ужас беспомощности, что сдавил горло маленькой девочке в темной воде, когда волна подхватила в тиски. Море перестало быть красивым. Оно стало враждебным, бесконечным, давящим. Соленая вода хлынула в нос, в уши, сдавила грудь. Ноги судорожно забили, ища опоры, которой не было. Руки захлестывали воду, поднимая фонтан брызг. Я захлебнулась, скривилась от едкой соли на языке, закашлялась. Позор. Жгучий, соленый, как сама вода, затопил все, вытесняя панику слепой яростью – на себя, на море, на него.