Онлайн книга «Соленый ветер Ле Баркарес»
|
– ЗАКРОЙ! – заревел он, его голос сорвался на вопль, сотрясая стены. Он рванулся вперед, его тень поглотила меня и ящик. – ЗАКРОЙ ЭТОТ ЯЩИК! ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА! НИКАКОГО ПРАВА ЛЕЗТЬ В МОЙ АД! ОТДАЙ ЭТО! Он протянул руку. Ладонь была напряжена до побеления костяшек. Не просьба. Ультиматум. Пальцы дрожали от невыносимого напряжения. Я посмотрела на письмо, на эти ядовитые строки, написанные рукой, которая когда-то гладила его волосы. На фото, где он был изгоем в собственной семье. На вырезку о том, как мать уничтожила его жизнь во второй раз. Боль сменилась леденящим страхом. Не перед его гневом. Перед той бездной отчаяния, в которую он сейчас смотрел. – Она обвиняла тебя… – прошептала я, не отдавая письмо, а глядя в его безумные глаза. – Она сожгла все… А ты… ты отказался… Его рука осталась висеть в воздухе. Что-то надломилось в его взгляде. Ярость не угасла, но в ней появилась что-то еще – проблески бесконечной усталости, изношенности души. Плечи опустились. – Она была права, – его голос был внезапно тихим, хриплым, мертвым. – В одном. Это была моя вина. Моя. Я был старшим. Я должен был знать. Должен был смотреть. Но я увлекся… лодкой, морем, своей глупой подростковой уверенностью. Отвернулся всего на минуту? Этьен горько усмехнулся, звук был похож на стон. – Нет. Мы были там часы, Анна. Часы! Ветер менялся, волны нарастали… а я думал, что справлюсь. Я хотел показать Люку… что я сильный. Что я как дед. Он сглотнул ком в горле, его взгляд упал на газету с заголовком о трагедии. – А потом… порыв. Лодку швырнуло. Он… он вылетел, как щепка. Я даже не успел схватить его руку… Этьен сжал кулак, глядя на свою ладонь, будто до сих пор чувствуя ту хрупкую ручку ребенка. – Но волна… Она была сильнее, всегда сильнее. Она вырвала его… Он оглянулся… его глаза… Голос Этьена прервался. Он не мог больше говорить. Он стоял, смотря в пустоту за моим плечом, в тот адский день, дрожа всем телом. Его протянутая рука уже не требовала. Она висела беспомощно, искала опоры, которой не было двадцать лет. Запахи снова накрыли меня – соль, пыль, тление, гарь. Запах его личного ада. Я держала ключ от самой страшной комнаты в его душе. Дверь распахнулась, обнажив пропасть, куда больнее, чем я могла представить. – А верфи… – он произнес, все еще глядя в никуда. – Пусть горят. Пусть все горит. Это… плата. За все. Он резко вдохнул, словно вспомнив, где он. Его взгляд вернулся ко мне, к письму в моих руках. В глазах снова вспыхнула тень той ярости, смешанной с паникой. – Отдай! – повторил он, но уже без прежней силы, с отчаянием. Я медленно протянула ему письмо. Он выхватил его, словно опасаясь, что бумага обожжет, скомкал в кулаке и судорожно сунул обратно в ящик, сверху на газету о поджоге. Потом захлопнул крышку с таким грохотом, что я вздрогнула. – Уйди, – прошептал он, не глядя на меня, уставившись в закрытый ящик. – Пожалуйста. Просто… уйди. Сейчас. Его поза, его голос, вся его фигура излучали такую непереносимую боль и потребность в полном одиночестве, что возражать было немыслимо. Да и что я могла сказать? Слова были бессильны перед этой бездной. Перед правдой, которую Элоиза выжгла в его душе? Я поднялась с колен, чувствуя, как деревенеют ноги. Прошла мимо него, не касаясь, ощущая исходящий от него холод. Тишина в доме была гнетущей, звенящей. |