Книга Лед и пепел, страница 24 – Мила Дуглас

– Фаворитка – честь. Милость. – Он сделал паузу, давая словам осесть. – Для нее… уготована иная роль. Не фаворитка. – Голос стал тише, но от этого лишь опаснее. – Трофей. Добыча. Вещь врага. Живое напоминание о цене восстания. А трофеем… – он отхлебнул вина, – …пользуются. Без церемоний. По праву победителя.

Слова падали, как камни. Мужчины за столом кивали, понимающе ухмыляясь. Язык власти, грубой и недвусмысленной, был им понятен.

Тэссия вдохнула. Глубоко. Выпрямилась во весь рост. Румянец стыда сменился ледяной, мертвенной бледностью. Но в глазах – цвета первых листьев Вечнолесья – горел не страх, а достоинство. Она смотрела прямо на Александра: Я – свидетель. Свидетель твоей боли в ту ночь, его ненависти, его превращения в этого короля пепла. И теперь она несла этот пепел в себе, смешанный с пеплом отца.

– Как прикажете, Ваше Величество. Купальня будет готова. – Она сделала легкий, почти издевательский реверанс. Вызов. – Позвольте добавить лишь… Я буду там не для вашего удовольствия. А для вашей совести. Чтобы напоминать. Чью дочь вы унижаете. Какой ценой покупаете миг забвения от той боли, что сами сеете. Я – не трофей. Я – Свидетель. И мое молчание порой громче любого вашего приказа. Исполню волю, Ваше Величество.

Она развернулась и пошла к огромным дверям зала. Ровно. Не спеша. Спина – прямое копье. Каждый шаг отдавался гулким эхом по камню.

Тишина за ее спиной стала физически густой, удушающей. Усмешка Борка застыла. Мужчины переглянулись. В их глазах – не похоть, не злорадство. Неловкость. И – невольное уважение. Так уходят не рабыни. Так уходят те, кто бросил вызов снежному барсу в его логове и вышел живым.

Александр сжимал серебряный кубок так, что костяшки пальцев побелели. Вино лилось через край, растекаясь по скатерти темно-красным, как кровь, пятном. Свидетель?! Как смеет?! Она видит сквозь броню! Видит пустоту за этой местью! Слово "трофей" обжигает теперь его самого! Она – живое зеркало, отражающее все, что он пытался похоронить под пеплом! Слепая ярость, смешанная с паникой, подняла его с места. Кресло с грохотом опрокинулось.

– Ужин окончен! – Его голос прогремел, сотрясая своды, но под слоем ярости слышалась трещина. – Борк! Доклад по Неревии на моем столе к утру! Остальные – ВОН!

Игра, которую он затеял, привела его к самому краю. В бездне внизу он увидел собственное отражение – искаженное болью и ненавистью. Идти теперь в купальню… это не было победой. Это была капитуляция перед чем-то, что оказалось сильнее его воли. Но жажда увидеть ее там, ощутить, проверить эту новую, обжигающую грань, была сильнее страха перед бездной.

*************

Тяжелая дверь купальни захлопнулась, отрезав гул пира. Гробовая тишина ударила в уши. Тэссия прислонилась к холодному камню, дрожь пробежала по спине – не страх, а отзвук адреналина после сказанного. Свидетель. Слово жгло изнутри. Пар стелился над черной водой, растворяя очертания мозаичных чудищ на стенах. Запах лаванды и шалфея казался удушливо-сладким. Она машинально щелкнула крышкой флакона, капнула масла в воду. Жирные радужные круги расползлись по темной глади. Камень под босыми ногами леденил кожу. Сбросила платье, осталась в тонкой сорочке. Вода обожгла тело теплом, резким контрастом внутреннему холоду. Встала по пояс у дальнего края, спиной к двери. Лунный свет серебрил влажную кожу плеч, стекал по позвоночнику. Ждала. Жрица у алтаря.