Книга Лед и пепел, страница 26 – Мила Дуглас

Он отдернул ладонь. Шипение, полное презрения, обожгло ухо:

– Замолчи. Покажи, как просят пощады в проклятых лесах. Или умеете лишь поджигать?

Она послушалась. Не опустила глаз. Медленно, будто через силу, подняла руку. Но не для мольбы. Тыльная сторона ладони, горячая от воды, легла чуть левее центра его груди. Туда, где под кожей бешено колотилось сердце.

– Я знаю… – ее шепот едва пробился сквозь пар, – …оно болит.

Он вздрогнул всем телом, точно от удара кинжалом под ребро. Воздух вырвался из легких коротким, отрывистым звуком. Ярость треснула. Вспомнил ее бледность после той ночи. Ужас потери. Движения… изменились. Медленнее. Глубже. Менее резкие. Не нежность. Но… вопрос. Жажда. Отчаянная потребность заполнить пустоту, где должен был быть только пепел.

Она ответила без слов. Руки обвили шею. Не цепляясь. Принимая.

Он… Руки подхватили за бедра. Подняли. Прижали спиной к камню. Ноги в воде. Тело открыто. Ахнула. Его голова скользнула вниз. Губы, твердые, влажные – на сокровенном. Властно. Исследующие. Атака, ставшая исповедью.

Сквозь стыд, страх, горечь – волна. Яркая. Обжигающая. Тело выгнулось. Немой крик. Шок реакции. Слезы – не от унижения. От осознания: не только ненависть движет им.

Он поднял голову. Влага стекала с подбородка. В глазах – не триумф. Ледяная пустота. Смотрел на дрожащее тело.

– Видишь? – хриплый шепот. – Твое тело – мое.

Что-то надломилось внутри. Прижал лоб к ее мокрому плечу. Дыхание сбивчиво.

– Ненавижу тебя, – выдохнул. Ложь в густом, пряном воздухе.

Не ответила. Пальцы осторожно коснулись мокрых волос у виска. Словно сглаживая боль. Затем губы – мягкие, прохладные – коснулись его губ. Тех, что принесли унижение и потрясение.

Он понял. Проиграл. Не ей. Себе. Ненависти, оказавшейся слишком хрупкой, чтобы выдержать вес этого пепла – и ее, и его.

Потом лежали у воды. Каждый на своем краю. Не касаясь. Как два корабля, разбитые штормом на разных берегах. Пар клубился над ними. Дым после пожара, который не погас, а лишь тлел под пеплом.

Морозный воздух вонзился в легкие ледяными иглами, когда сани встали перед охотничьим домиком. Не домом – логовом. Вросший в скалу на горном уступе, сруб из темных, смолистых бревен был занесен снегом по самые окна. Из каменной трубы вился дымок – единственная нить жизни в белом, хвойном безмолвии.

Александр вышел первым, его шаги глухо отдавались в мягком снегу. Не оглянулся, не подал руки. Просто ждал, пока Тэссия выберется из меховых объятий саней. Ее тонкие сапожки утопали в сугробах, осторожные шаги не уверены – снега она в жизни видела мало. Он смотрел на дом, а не на нее. Лицо – каменная маска, как скала за его спиной.

– Заходи. Не стой на холоде. – Голос низкий, резонировал в лесной тишине, как удар по натянутой струне.

Внутри пахло вековой древесиной, дымом, воском и… чем-то звериным. Диким. Мехом. Глаза Тэссии привыкали к полумраку. Главная комната – просторная, приземистая, подпертая массивными балками. Стены почти сплошь затянули шкуры – медвежьи, волчьи, оленьи. Их грубая фактура, первобытные силуэты превращали пространство в пещеру могучего зверя. В центре пылал огромный камин из грубого камня, его жар был почти осязаемым, гнал прочь ледяную хватку гор. Пол устилали толстые ковры, приглушающие шаги. Мебели минимум: массивный стол, пара высоких кресел в потертой коже, кушетка, заваленная мехами. Ничего лишнего, ничего мягкого. Его мир. Убежище от короны, двора, памяти. Убежище, куда он привел ее.