Книга Лед и пепел, страница 25 – Мила Дуглас

Удар. Дверь распахнулась, гулко стукнувшись о стену. Александр вошел. Темно-синий камзол делал его фигуру зловещей тенью в клубящемся пару. Лицо – застывшая маска, но в серых глазах бушевала буря.

Тэссия не обернулась. Лишь тонкий мускул на спине дрогнул под мокрой тканью.

– Не стой истуканом. – Голос хриплый, как после крика. – Подойди. Или забыла свое место?

Проклятая неподвижность! Где слезы? Где страх? Эта тишина сводит с ума сильнее воплей!

Она медленно повернулась. Вода плеснула у бедер. Взгляд встретился с его. Ни страха. Глубокая печаль. Понимание, режущее как нож. Подошла к нему.

Он стоял у края, силуэт резкий на фоне пара.

– Раздень меня. – Приказ-лезвие. – Или трофей не справляется?

Слова ударили, как пощечина. Кровь отхлынула от лица, оставив мертвенную бледность. Только тонкая дрожь в опущенных ресницах выдавала удар. Воздух стал густым и едким. Она подошла. Пар смешался с ее дыханием. Руки к застежкам камзола. Пальцы теплые, твердые. Расстегнула медленно. Смотрела на пуговицы, не в глаза. Близость. Запах его кожи, власти и дорогого вина опьянял.

Щелчок. Щелчок. Щелчок. Каждая пуговица – щелчок замка. От панциря. От темницы. Его дыхание горячее на ее лбу. Челюсти сжаты. Ты боишься этой близости больше меня.

У пояса брюк пальцы заплутали в сложной пряжке. Он резко отстранил ее руки.

– Довольно.

Сбросил камзол, рубашку, остальное. Яростно. Шагнул в воду. Волны хлестнули о камни. Пар окутал. Тело воина. Поджарое. Жилистое. Волосы платиновые, темные от влаги. Но Тэссию приковали не мускулы. Шрамы.

Бороздили кожу плеч, спины, боков. Уродливые. Неровные. Жуткий узор. Небоевые. Следы… наказаний. Истязаний. Карта страдания.

Непроизвольно, на выдохе Тэсса вздохнула:

– Ох…

Пальцы потянулись к шраму на ребре. Шершавая, неровная кожа под подушечками ее пальцев.

Александр вздрогнул, как от удара током. Он поймал ее запястье и с силой отшвырнул от себя.

– Замолчи! – Голос сорвался на хрип. – Не смей касаться! Не смей смотреть!

Коснулась! Самого больного! Эта проклятая жалость! Ненавижу, что она ВИДИТ сквозь броню!

Он грубо толкнул ее к краю бассейна. Камень впился в спину. Шагнул к ней. Вода хлестала. Напряжение кричало в каждом мускуле. Прикосновения обжигали грубостью. Обладание без нежности. Губы впились в шею – клеймо. Руки сжимали плечи – синяки. Ждал сопротивления. Слез.

Камень давил на лопатки. Вода хлестала в лицо. Закашлялась. Его руки рванули ткань сорочки.

– Думала, убежишь? – Голос – ветер в ущелье. – От меня? От дел отца?

Не отвечала. Пальцы впились в бедра. Губы терзали ключицу. Извивалась. Тщетно. Он прижимал сильнее.

Его губы впились в ее плечо – укус, который должен вызвать крик через метку подчинения. Но вместо крика – лишь сдавленный стон, глухой вибрацией отозвавшийся в его собственной груди. Мускулы живота предательски сжались волной жара. Руки, сжимающие ее бедра, дрогнули – хватка ослабла на миг. Нет! Сломай ее! – ярость билась в висках, но пальцы вопреки воле скользнули выше, притягивая ближе, ощущая хрупкость под мокрой кожей. Безумие. Горячее ненависти.

– Больно! – ее голос сорвался на грани рыдания.

Его ответ – усмешка, больше похожая на оскал. Ладонь грубо прижала ее рот. Палец провел по губам, влажный и жесткий.

– Ты не знаешь настоящей боли. Глаза горели тенью ярости. Выход – в ее теле. Власть – сломать, разрушить.