Книга Лед и пепел, страница 30 – Мила Дуглас

Ее слова были не упреком, а приглашением – взглянуть правде в глаза.

Его взгляд смягчился, утонув в ее сиянии. Он наклонился, и его губы коснулись ее губ. Нежно. Медленно. Как будто он смаковал каждое мгновение этой новой, хрупкой близости, вкус доверия и надежды. Когда они наконец разъединились, дыхание их слилось в единый теплый поток.

– Я размышлял эти дни, – сказал он, не отрывая от нее взгляда, его лоб касался ее лба. – И понял… Ты не виновата в поступках своего отца. Так же, как и я… как и я не виноват в поступках своего.

Горечь и облегчение смешались в его голосе.

– Возможно, та проклятая прорицательница была права. Путь гнева, мести… он ведет только в пропасть. Тупик. Я больше не хочу войны. Что ты со мной сделала, женщина?

Он отступил на шаг, создав между ними небольшую, но ощутимую дистанцию. Его лицо вновь стало серьезным, хотя и без прежней ледяной жестокости.

– Но, Тэсса, – голос обрел стальную твердость, – пока я не разберусь в этом хаосе внутри… твое положение не изменится официально, ты – все еще моя пленница. Статус, за который моя прежняя ярость цеплялась бы мертвой хваткой. Теперь он… режет. Но это – пока единственная твердая почва под моими ногами.

Слова повисли в воздухе – обнадеживающие и отрезвляющие. Он признал ее невиновность, отверг путь ненависти, принял перемены в сердце. Но броня, хоть и треснувшая, не была сброшена. Он все еще держал ее на расстоянии, цепляясь за последний оплот старой, понятной логики ЕГО мира. Путь к свободе – и его, и ее – только начинался, и конец его был скрыт в тумане их собственных сомнений и нерастаявшего льда прошлого.

Тишина в покоях Тэссии была гулкой. Не мирной – тяжелой, как черное покрывало, закрывающее дневной свет полностью. Она стояла у высокого окна, пальцы бессознательно впивались в холодный камень подоконника. Внизу, во дворе замка, бушевал он. Александр. Его голос, резкий и не терпящий возражений, резал утренний воздух, отдаваясь эхом от серых стен. Воины замерли, как сбитые с толку овцы перед волком. Она видела, как его рука взметнулась в повелительном жесте, как спина напряглась в знакомой линии бескомпромиссной воли.

Раньше этот вид заливала ненависть, холодная и ясная. Теперь…после этих дней в его логове – охотничьем домике – что-то иное теплилось в груди. Тяжелое, горячее, стыдное.

– Он правит, – пронеслось в голове, и мысль эта не была окрашена осуждением. Это был факт. Жестокий, неоспоримый, как гранитные стены его замка. Она видела, как он это делает. Не только страхом – ледяной, безошибочной логикой, нечеловеческой энергией, сминаемой даже строптивых. И в этом была… сила. Устрашающая, всепоглощающая, гипнотическая.

Ее тело отозвалось предательским теплом, пробежавшим под тонкой тканью платья. Кости пальцев побелели на камне.

Память. Всегда рядом, тенью за каждым его взглядом. Первая ночь. Насилие. Боль, смешанная с ошеломляющим унижением, чувством полной утраты себя. Его руки, грубые и неумолимые. Его дыхание, горячее и чуждое. Его сила сломила ее сопротивление как сухую ветку. Слезы, проглоченные тогда, сдавили горло сейчас. Горечь подступила к глазам.

Но… – и это "но" было как нож в собственную душу. Но он не видел в этом только насилие. Нет, видел. Знал, что берет силой. Но для него это было… иным. Не просто удовлетворением похоти. Это был акт власти. Окончательное утверждение победы. Как сломанный меч врага. Она была трофеем. И в его жестокой, исковерканной логике мира, где сила – единственный закон, где сопротивление – преступление…