Книга Пейзаж в изумрудных тонах, страница 34 – Майя Яворская

Эту историю, достойную похода к психоаналитику, Ирина зачем-то рассказала дочери, когда той было лет около одиннадцати. Нервная система у Киры оказалась довольно стабильной, но все равно глубокий след остался. Став постарше, она периодически пыталась представить, что стало бы с той ногой, которая попробовала бы выпихнуть ее ребенка из комнаты, и получался голливудский хоррор. Когда же Самойлова слышала, что говорил отец по поводу взаимоотношений с детьми, фантазия только разыгрывалась. По его мнению, растить, воспитывать, ухаживать и заботиться – удел таких малахольных, как Ирина. Ему же достаточно отвести ребенка один раз в торговый центр и накупить ворох дешевых тряпок, чтобы тот стал преданным как собака.

Логично, что после таких детских воспоминаний кончина отца оставила Киру совершенно равнодушной. Поэтому, какой ужас испытывает человек при потере одного из родителей, она просто не могла себе представить. Тогда как утешать? Что говорить? Представив, что произносит заезженную и ничего не значащую фразу «соболезную», она передернула плечами, тяжело вздохнула и шагнула в подъезд.

Самойлова ожидала увидеть Олю всю в слезах. Думала, что ее придется обнимать, гладить по голове и говорить всякие глупости типа «все наладится», потому что говорить и делать все же что-то придется. Но подруга была скорее заторможенной и оглушенной, чем убитой горем. Она просто сидела на стуле и смотрела в стену. Кира внутренне облегченно вздохнула. Как справляться с чужой истерикой, она знала только по фильмам. А отвешивать пощечины и плескать в лицо холодной водой очень не хотелось. Первичный шок тормозил все естественные реакции, слезы придут позднее. Она это испытала на себе, пусть и не при таких драматических обстоятельствах. Так закончилась ее первая любовь – шквал эмоций от потери накатил только через пару дней после расставания. До этого она была холодна, как голова чекиста, и сама удивлялась этому состоянию.

Отбросив старые воспоминания, Кира осторожно поинтересовалась:

– Оленька, дорогая, ты можешь сказать, как это случилось?

– Я толком ничего не знаю, – покачала головой подруга. – Мне из полиции позвонили. Маму обнаружили здесь недалеко, она шла поздно вечером от парковки через арку соседнего дома. Следователь говорит: «Произошло убийство с целью ограбления. Пропала сумка». Завтра еду на опознание.

– У нее с собой было много денег?

– Нет…

И тут произошло то, чего Самойлова боялась больше всего. Сначала Олю просто затрясло, как в ознобе. А потом хлынули слезы. Причем в таком объеме, что Кира помимо воли удивилась, что человеческий организм способен работать, как водопроводный кран. Вовремя спохватившись, она кинулась к подруге, грохнулась перед ее стулом на колени и прижала к себе.

– Тише, тише, – стала шептать она в самое ухо, поглаживая по плечу.

Подруга заходилась в плаче и что-то пыталась бессвязно бормотать. Разобрать можно было только отдельные слова и всхлипы, больше похожие на звуки, который издает человек, всплывающий из глубины, чтобы глотнуть воздуха. При этом Оля оказалась на удивление сильной. Самойловой с трудом удавалось ее удерживать, когда та пыталась вырваться.

Сколько времени продолжалась истерика, Кира не могла сказать. По ощущениям, очень долго. Что говорить, она по-прежнему не знала. Чисто на автомате она повторяла: «Чи-чи-чи», – и успокаивающе поглаживала по спине. Помогло ли такое утешение, сказать было сложно. Но постепенно Веричева-младшая начала успокаиваться. Всхлипы стали реже и тише. Но Самойлова продолжала прижимать подругу к себе. Только убедившись, что та затихла окончательно, она рискнула расцепить руки. Хорошенькое личико Оли изменилось до неузнаваемости. Как-то вдруг от слез глаза, нос и губы у нее распухли, взгляд стал каким-то бессмысленным.