Книга Пани Зофья. У вас след от решетки, страница 27 – Яцек Галиньский

Раздалось жужжание.

– Что это?! – удивилась я.

– Машинка, – ответила обрадованная Фляжка. – Ты же согласилась. Будем набивать. Ты же сама этого хотела.

Она задрала рукава и показала мне карикатурные фиолетовые каляки на предплечьях.

– Пока что я умею набивать Геракла и Посейдона, – возбужденно продолжала она. – Кого хочешь?

Я в ужасе подняла глаза.

Посейдон, плывущий на пенистой волне, выглядел так, будто рекламировал порошок для стирки, а Геракл – препараты для потенции.

– Можно я еще немного подумаю? – спросила я.

– Подумай хорошенько, – ответила она. – Это важное решение. Ведь она останется до конца жизни.

– К счастью, это ненадолго.

– Но тебе ведь нравится? – спросила она с надеждой в глазах.

– Да ты настоящий Пикассо!

У Фляжки сперло дыхание, она схватилась за грудь и покраснела.

– Ты правда так думаешь? – восторженно пискнула она.

– Правда.

– Мариолька, ты слышала? – Она подтолкнула сокамерницу. – Я прям как Пикассо.

– Это она про твои партаки? – спросила Мариолька, листая глянцевый журнал двухлетней давности.

– Пикассо как живой, – заключила я. – Характерная декомпозиция. Кубизм в его аналитической фазе.

Фляжка бросилась ко мне.

Я не успела заслониться.

Ох, мамочки…

Она поцеловала меня в щеку.

Эх… Я посмотрела на нее. Мне стало как-то не по себе.

– А знаешь что, – сказала я, подумав. – Можешь набить эту татуировку, если тебе так хочется.

– Ты хорошо подумала? – спросила она серьезно. – Потому что она останется до конца жизни!

– До конца жизни? – рассмеялась я. – Даже не знаю, успею ли я ею насладиться.

Она приблизила машинку к моему плечу.

– Зоська, как тебя бить, у тебя одни кости, – сказала она. – Подними блузку. Наколем тебе на спине.

Так я и сделала. В это время Мариолька наклонилась к моему уху.

– Она всем одно и то же делает. Скажи, что хочешь чего-нибудь другого, – заговорщицки предложила она.

– У меня нет никаких идей, – ответила я.

– Ты такая воинственная. Может, бога войны? Как его звали?

Я передала это Фляжке, и она с большим энтузиазмом принялась за работу.

– Все, делаю, – воскликнула она. – Только не смотреть, меня это бесит.

Кололось, как свитер ручной работы из Закопане.

– Приятно, правда? – спросила Фляжка.

– Правда, – ответила я.

– Мы милые девушки, но хуже всего сидеть с преступницами, – продолжала Фляжка. – Например, с какой-нибудь сумасшедшей, которую взяли за убийство. А ты, Зоська, за что сидишь?

– Нет, нет, только не говори! – Мариолька подняла руку. – Мы с девочками из отделения поспорили на деньги. Редко к нам попадает кто-то, о ком никто ничего не знает. Большое событие.

Меня это даже не удивило. Я уже начала привыкать к популярности. Еще никогда в жизни я не вызывала такого интереса к своей особе.

– По мне, так ты – жена алкоголика и хама. Он тебя бил, хулил и насиловал. Ты запирала детей в комнате, чтобы они этого не видели и не слышали. Пока наконец однажды, скажем после пятидесяти лет…

– Пятидесяти лет? – с сомнением спросила Фляжка.

– А что? Что не так? – возмутилась Мариолька.

– Думаю, она бы уже привыкла к этому.

– К тому, что ее бьют?

– Ну да.

– А ты бы привыкла? – спросила меня Мариолька.

– Не знаю, – неуверенно ответила я. – Я не знаю, что бы сделала. Может, искала бы помощи у соседей, друзей, в группах поддержки.

– Не пизди! – завопила она. – Ты бы никому не призналась. Тебе было бы стыдно. Ты бы считала, что это только с тобой происходит. Он бы заставил тебя в это поверить. Он убедил бы тебя, что ты это заслужила, потому что ты никто. Он уничтожил бы твое чувство собственного достоинства, смешал бы с грязью, сровнял с землей. Через несколько лет ты бы поверила в то, что ты полное дерьмо. А дерьму помощь не нужна.