Онлайн книга «Слезы Вселенной»
|
– А мне нравятся, – произнес Курочкин, раздавая карты. – Мои шесть пик, – сказал Сорин. – Семь бубен, – продолжил Ничушкин. Игра набирала обороты. Первую раздачу взял хозяин. Он же принял колоду для второй раздачи. А старичок на экране продолжал: Все, что было, прошло; все, что быть бы могло, не спасти. Без взывания к разуму разом уйдешь, разуверясь. И прошло, и придет, и придется две жизни нести На себе, разделенные гранью, как аверс и реверс. Брось монетку! В орлянку судьбу разыграй. От любви до любви неизменная доля мгновенья, Как полоска зари, как проулок, где тьмы через край, Где полшага ступила и вышла из стихотворенья. Стало знанье врожденным, и стали все книги гнильем, Съела ржавчина сталь, и рассыпались в прах пирамиды. Мы не встретились – нет, мы на разных планетах живем. Переулком идешь, ни на миг не исчезнув из вида. Тусклый свет за окном: так зеленью кроется медь. Рукавом потереть – и появится блеск первозданный. Я могу и догнать, и вернуть, только мне не суметь В стих тебя запереть и с душой рифмовать неустанно. На второй партии Курочкин не взял ни одной взятки. В третьей на своем висте не добрал две. После чего откинулся в кресле: – Не везет мне что-то в последнее время. И в карты, и вообще. Да еще эти стихи проникновенные прямо в ухо. Женя, отключи экран. Достал уже этот бомжара! На улицу выйду – там дождь. Хрипит умирающий вечер. В кармане заточенный гвоздь На случай нечаянной встречи… — начал читать старичок. Курочкин потянулся к пульту. – Не выключай, – закричал Альберт Семенович, – это наш человек! Он всю мою юность двумя словами описал. Если тебя менты с ножом или кастетом возьмут, то потом проблем не оберешься, а гвоздь – он и в Африке гвоздь: даже если тебя взяли с ним на кармане, то его и скинуть можно легко. А что там под ногами валяется – может, какой-нибудь плотник потерял. – Ничушкин посмотрел в разданные ему карты, покачав головой, и обратился к Курочкину, не глядя на него: – Женя, ты карты вообще мешал? Мне пришли те же, что и в прошлую раздачу. …Здесь сердце стремится к теплу В промозглом, холодном подъезде. И тихо текут по стеклу Зеленые слезы созвездий… – Так оно и было, – согласился с поэтом Альберт Семенович, – девчонку провожаешь до подъезда, а к ней нельзя, потому что у нее дома родители, бабушки разные, братья, сестры, кошки, хомяки… Вот и сидим с ней на подоконнике между этажами, целуемся. А за окном дождь моросит, и все равно звезды сквозь эту морось расплываются. Мне одна девка очень нравилась. Я к ней и так и этак подъезжаю, но все равно впустую… Мы тогда вместе в десятом классе учились. Она почти отличница, а я почти двоечник. У меня до нее никого, у нее тоже. Но она объясняет мне, мол, ничего у нас все равно не получится: ты после школы на завод пойдешь, а я в институт. Так что общего будущего у нас нет. Типа того, что у нее требования очень высокие. Короче, недавно совсем – я только-только этот свой «пульман» взял – стою на светофоре, смотрю и глазам не верю – она мимо проходит. Так изменилась, что лучше бы ее не встречать, а ведь любил ее когда-то так, что трясло всего при встрече с ней. Но я не выдержал, выскочил: «Привет, Танюха! – говорю. – Садись ко мне в тачку: поговорить надо». Она отнекивается, испугалась, хотя и сразу узнала, а там уже другие машины сигналят. Втащил я ее в салон и говорю своему водиле: «Шамиль, гони в „Амбассадор“». Она сидит рядом, придавленная антуражем и ароматами. Старая, увядшая – ей ведь, как и мне, полтинник уже. Смотрю на нее и думаю: что же в ней было такого, что меня тогда аж трясло? Подъехали к кабаку, и тут она словно очнулась и сказала, что не пойдет со мной ни в ресторан, ни куда-либо еще, потому что я – сытый, довольный жизнью и наглый. А ей приходится выживать, как и всем людям… То есть у нее, как у всех: долги, кредиты, проблемы, болячки, заморочки всякие. Я спрашиваю: «Сколько тебе надо, чтобы решить все свои проблемы? Если думаешь, Танюха, что я на секс тебя подписываю, то дико ошибаешься: потому что товарного вида в тебе никакого нет уже давно. Я деньги тебе дам в качестве гуманитарной помощи, в память о том счастливом детстве, когда сидели мы с тобой в подъездах, целовались даже, и ты мне разрешила грудь твою потрогать. Только у меня, – говорю, – при себе налички немного, тысяч восемь евро всего. Могу сбросить на карту сколько тебе нужно». Головой затрясла, слезы во все стороны и кричит, что не нужны ей мои деньги! Тогда возьми, говорю, подарок. Снимаю с руки золотой «Ролекс» и ей протягиваю. «Возьми! Хочешь – сама носи, хочешь – мужу подари или продай: часы восемьдесят тысяч бакинских стоят». Она руки за спину спрятала, попятилась. А потом как бросилась прочь, словно черта с рогами встретила… Короче, у меня восемь пик, если не возражаете, откроем карты… |