Книга Слезы Вселенной, страница 72 – Екатерина Островская

Он хотел подняться, но увидел на столе карты:

– У вас, я гляжу, партия незаконченная.

– Партнер сбежал, – объяснил Сорин.

– Он продулся и свалил, чтобы не расплачиваться, – рассмеялся Ничушкин.

Поэт снял очки, протер их рукавом пиджака, снова нацепил на нос, взял карты Курочкина, поднес к своим глазам совсем близко и прищурился.

– Поспешил он… Его карта пришла.

– Тогда доиграй за него, – предложил Альберт Семенович, заглянув в свои карты. – Если возьмешь эту раздачу, то я тому гаврику весь долг спишу.

– Хорошо, – согласился старичок. – Я захожу, и у меня десять пик без козырей и без прикупа.

– Чего-о? – удивился Ничушкин. – Ты меня, братан, прости, конечно, но купи себе очки получше. У меня на руках туз и король прикрытый.

– То есть вы вистуете?

– Естественно. Но ты, уважаемый, не межуйся: мы все на Рому сбежавшего спишем.

Старик открыл карты и положил их на стол.

– Оба-на! – удивился Ничушкин. – Это чтоб мне так карта пришла! Пять пик и пять червей. Я обещал, конечно, Роме простить долг, но он еще в горе, и как-то получается, что Ромочке надо Бога молить, чтобы уважаемому поэту такой же фарт попер… Мне денег не жалко, разумеется. Но лучше закончим партию, чтобы все по закону было.

Через пятнадцать минут партия была завершена. Поэт не только «слез с горы», но и отправил туда обоих своих партнеров.

Молча и Сорин, и Ничушкин достали бумажники, рассчитались с победителем.

Поэт пощупал купюры и удивился:

– Что это за деньги такие?

– Это евро. Пять купюр по пятьсот и одна сотенная, – объяснил Ничушкин, – весь ваш выигрыш, уважаемый. Только не надо отказываться.

– А я и не собираюсь. Я внучке Лизе шубку какую куплю – зима близко.

– Только не ошибись, – посоветовал Альберт Семенович, – а то тут один слепой тоже шубу покупал. Попросил норковую. Ему приносят, он щупает, щупает и спрашивает: «А почему она вся в дырочках?» А ему отвечают: «Это, мил друг, не дырки, а норки».

Ничушкин захохотал.

Старик поднялся, покрутил головой, как будто собирался что-то увидеть. Сорин подошел, взял его за локоть и подвел к выходу. Потом он открыл дверь и произнес в проем:

– Девочка.

Но она, очевидно, не услышала, потому что в зале бушевала женская часть приглашенного общества, наперебой задавая вопросы популярной поэтессе о любви и о ее личной жизни.

Подошел полковник юстиции Гончаров и взял руку седого поэта.

– Я доведу, – сказал он Сорину.

Они вышли в общий зал, где в центре бушевала толпа поклонниц поэтессы Колпаковой, а мужья их сдвинули столики и расселись вокруг, попивая коньяк и виски.

К старичку подошла девочка.

– У тебя очень хороший дедушка, – обратился к ней Гончаров. – И стихи он пишет замечательные. Ты его уж береги, пожалуйста.

Девочка молча кивнула.

Они вдвоем опустились на стоящие в углу креслица. Игорь Алексеевич сел рядом.

– Удивительно, что я никогда не слышал о таком поэте, как Лапников, – сказал Гончаров. – Почему так получилось?

– Не знаю, все в руках Бога, – ответил старичок. – У меня когда-то были публикации. Одно издательство еще в советские времена готово было выпустить книгу моих стихов, даже аванс выплатило, но потом начались другие времена, и сразу стихи и хорошие песни стали никому не нужны.

– А давно пишете?

– Как себя помню. Правда, мой первый опыт получить признание был неудачным. В третьем классе я написал несколько стихотворений, которые посчитал достойными показать специалисту. И вот на перемене я дал тетрадку со своим творчеством учительнице. Следующий урок начался с того, что эта учительница вызвала меня к доске и приказала повернуться лицом к классу. И тут же объявила всем, что Лапников достоин всеобщего презрения, потому что он совершил сегодня и, вероятно, совершает постоянно подлые поступки. Он списал стихи, то есть он украл стихи у известной советской поэтессы Агнии Барто и выдал их за свои. Класс молчал, потому что все решили, что сейчас поступит команда бить меня всем скопом… А училка продолжала: