Книга Слезы Вселенной, страница 69 – Екатерина Островская

Евгений Аркадьевич посмотрел на экран, на котором любители поэзии – в основном любительницы – окружили Кислевича и Колпакову. Гости о чем-то оживленно беседовали со своими кумирами. Старичок с девочкой скромно сидели в сторонке. Сорин взял телефон и набрал номер Романа Валентиновича. Пошли гудки. Никто не отвечал.

– Он, вероятно, на территории где-то, а телефон в своей машине оставил, ждет свою подружку, – объяснил Сорин приятелю, – никуда он без нее не уедет.

Произнеся это, он поднялся, вышел в зал, приблизился к старичку, наклонился и сказал ему что-то почти в самое ухо. Тот в ответ кивнул и поднялся. Сорин взял его под руку и что-то сказал девочке. Та вздохнула и снова опустилась в кресло. Как раз в это самое время в бильярдную принесли с кухни напитки и закуски. Ничушкин наблюдал за всем происходящим на экране, он даже ближе подошел, чтобы получше разглядеть некоторых женщин. Его Наташа стояла вплотную с поэтессой, которая, судя по всему, узнала ее и потому не пыталась сопротивляться.

– Две звезды, блин! – рассмеялся Альберт Семенович. – Коза и жаба.

Тут стали заносить напитки и закуски, выдвинули круглый журнальный стол и начали выставлять на него принесенное. А следом вошел Евгений Аркадьевич, ведя под руку седого поэта.

– За стол присаживайтесь, – предложил Сорин новому гостю, – у нас тут закусочка неплохая организовалась: есть бастурма – на мой взгляд, она намного лучше хваленого испанского хамона, потому что вялится со специями, которых в Испании нет вовсе. Под хороший коньяк лучше нет закуски, как мне кажется… Кстати, какой коньяк вы предпочитаете: французский или грузинский? Понятно, что коньяк бывает только в провинции. Коньяк, как и голубой сыр, который только из деревни Рокфор… Кстати, этот сыр на столе тоже присутствует…

– Я коньяк не пью, – ответил поэт.

– Так есть и водочка, настоянная по моему пожеланию на семенах петрушки. Не менее восьми месяцев она должна настаиваться. Целебная вещь, вам скажу: я лично ложку-другую ежедневно перед едой принимаю для повышения иммунитета. К водочке есть соленые белые грузди и рыжики…

– Я вовсе не пью, – улыбнулся поэт, – и вкушать ваши яства сейчас, почти ночью, не хочется. Но вы особенно не переживайте по этому поводу, делайте что хотите, но без моего участия.

– И правда, – согласился Ничушкин, – что ты, Женя, суетишься? Давай-ка махнем по рюмашке коньяка.

Сорин наполнил коньяком два небольших пузатеньких бокальчика.

– Господин поэт, за ваше здоровье, – произнес Альберт Семенович.

– И за поэзию, – добавил Сорин.

Осушили бокальчики по-русски, залпом, не смакуя, не пытаясь оценить послевкусие. Закусили бастурмой.

– Вот вы объясните мне, уважаемый, – вновь обратился к старичку Ничушкин, – что такое поэзия и для чего она нужна. Если только для песен, то сейчас и песни не в склад и не в лад, а поцелуй корове зад. Да и вообще не понять, о чем они там мычат перед микрофоном. Книжки со стихами никто сейчас, как мне кажется, не покупает вовсе: никому нет дела до поэзии. Так объясните мне, как же поэты деньги зарабатывают?

– За всех не скажу: я, например, редакторством подрабатываю, порой даже книжки по экономике приходится править, которые мне литературный агент Чаплинский уже лет тридцать подкидывает. Очень слабые рукописи, порой приходится и вовсе все переписывать, но за них и платят неплохо. В трудные годы это помогало выживать.