Онлайн книга «Мой парень — французский шпион»
|
За эти недели я полюбила Францию, вжилась в нее. Я обнимала ее со всей своей сарматской силой, как родного человека, так крепко, что, казалось, похрустывали ее тонкие косточки. Я полюбила ходить на рыбный базар, где под прилавком лежал песик (не Афганистан), похожий на Шарля Азнавура, у песика был красный платочек на шее. Песик всех лениво обнюхивал и был спокоен и рад. А мы с Эженом запасались свежей рыбой и шли, приплясывая, до дома. Еще я была на Дне рыбака — празднике, которому во Франции придают большое значение. Где все начиналось поутру с молебна в церкви и венка цветов на воде в честь погибших моряков, а заканчивалось паэльей, песнями в импровизированных палатках — трактирах и шикарным фейерверком в мокрой ночи. И тут я поняла совершенно простую и незамысловатую вещь. Несмотря на мою любовь к Франции, русскому человеку без его языка, речи — не выжить. Никакой комфорт, никакая красота не смогут увлечь русскую душу, если этот человек не услышит хотя бы несколько слов на родном языке Александра Сергеевича Пушкина. Черчилль был хитроумным политиком, что и говорить! «Завоеватели считали победу неполной над порабощенным народом до тех пор, пока им не удавалось уничтожить их язык», — говаривал он на стр. 19 своей книги «Жизнь лидера». Вот и Бунин Иван Алексеевич, комментируя Нобелевскую премию 1933 года, опрометчиво заметил: «Милый Леонид Федорович, из Вашего письма ко мне заключил, что Вы и хотите приехать в Париж, и немножко побаиваетесь: как я, мол, там устроюсь, как буду обходиться без языка и пр. Заключение мое, может быть, и неправильно, но все-таки хочу Вам сказать: не бойтесь! Язык — вздор, множество не знающих его все-таки устроились в Париже, работают и т. д. Устроитесь и Вы, работу тоже найдете, надеюсь, — мы, по крайней мере, приложим к тому все усилия. А главное — в молодости все полезно, даже всякие передряги. В молодости нужно рисковать».9 Бунин, конечно же, имел в виду тот факт, что русских в те годы во Франции было больше, чем французов. И русскую речь можно было услышать запросто. А у меня уши уже заложило от французского. Хочу русской речи, хоть словечко, хоть полслова. Краткими перебежками мы с Эженом спасались от дождя под тентами, двигаясь к своей машине. И вот, не верю своим ушам! Во французской стороне, в кафешке под тентом — русская речь. Говорят дети. Я бросаюсь к ним, как сумасшедшая, я глажу их головы, приговаривая «гуд рашен бойз»! Дети пугаются. «Я вообще-то русская! — превозмогая внутри себя какую-то тугую волну, говорю я. — Меня зовут Лера. Это, оказывается, семейка из Бузулука, каково? Папаня, маманя, бабки, дедки, сватья, братья. Всей толпой, не зная языка и не испытывая при этом никаких проблем, путешествуют куда бог послал. — Поговорите со мной по-русски, — прошу я их. Мы немного разговариваем, а потом я неожиданно вижу типичное выражение глаз: «Ну и че дальше?» И губки куриной гузкой. Я стала рыться в карманах, ну там конфету найти, шоколадку. Вроде было, только покупала. И тут у меня из кармана вывалилось нечто в целлофане. Маленькое, хреновенькое. Похожее на, на… блин, я видела такое по телевизору в полицейских сводках. Гашиш, да еще вполне себе большая доза, за которую могут легко замести! Семейка метнулась к своей машине с трейлером, крича по-русски: «Да пошла ты, наркоманка чертова!» |