Онлайн книга «Пиковый туз»
|
– Столица наших постоянно задвигает, – громко возмутились в дальнем ряду. Вокруг закивали, выражая одновременно и понимание, и неодобрение. Прежде подобные разговоры сыщик слышал на ипподроме перед скачками, когда обсуждают стати лошадей. Оказывается, тамошняя публика ничем не отличается от завсегдатаев храма муз. Балерина вскинула руки над головой и закружилась на одной ножке, высоко выбрасывая другую. Зал вспенился шумными аплодисментами, балкон отмолчался. – Скоро ситуация изменится. Молодой Чайковский пишет балет по заказу нашего театра, – продолжал удивлять своей компетенцией мышастый. – Это будет нечто волшебное. Про царевну-лебедь вроде бы. Деву в перьях. Умоем Петербург! – Ай, бросьте! – перебил коллежский регистратор, прежде не выказывавший желания к беседе. – Этот ваш Чайковский никогда прежде балетов не сочинял, да и с операми у него, не было оглушительного успеха. Устав выслушивать эту чепуху, Мармеладов отошел в дальний угол балкона. Что предпринять, если г-жа фон Диц не появится в театре? Идти к Хлопову за поддержкой? Следователь изначально опасался беспокоить дворян лишними расспросами, а после выволочки, полученной нынче утром от графа Проскурьина, окончательно заробеет. Обратиться к княжне Долгоруковой? Это уже надежнее, но не ехать же к ней на ночь глядя. Придется отложить до утра. Собирался Митю проведать, так заодно и выяснить… Нежная музыка поднималась волной из оркестровой ямы, затопляя партер с амфитеатром, наполняя ложи на всех ярусах, словно чаши. Перелилась через ограждения балкона, размывая споры, наветы, брюзжания. Мелодия убаюкала сыщика, – суматошная ночь не прошла даром, – он привалился к стене и уснул. XXIII В каторге у него выработалась особая чуткость – стоило кому-то протянуть руку, и Мармеладов успевал раскрыть глаза до того, как этот кто-то прикоснется. Это не раз спасало ему жизнь, а сегодня уберегло кошелек. Щуплый мужичок с бантом явно намеревался обшарить карманы задремавшего зрителя. Смутился, начал было оправдываться, и убежал на полуслове. А ведь только недавно сей ценитель истинной красоты горько переживал о будущем русского балета. Эх, почтеннейшая публика… Мелкие душонки, гнилое нутро. Тягучий шум антракта разбудил его окончательно. Сыщик вернулся к наблюдательному пункту у перил, и увидел Доротею фон Диц. Она сидела в бенуаре неподвижная, будто сфинкс. Презрительное безразличие плохо сочеталось с легкомысленно-желтым платьем. Обычно женщины, одетые столь вызывающе, и ведут себя соответственно – щебечут с кавалерами, громко смеются, разбрасывают воздушные поцелуи и машут рукой малознакомым людям. А эта нарочито избегала общения с окружающими. Не замечала устремленных к ней взглядов, игнорировала приветствия из партера, и никто не осмеливался подойти поближе, чтобы пошушукаться о светских пустяках. Никто, кроме Мармеладова. Он уже бежал вприпрыжку по галерее, задевая фланирующие парочки и не успевая извиниться. У входа в зрительный зал отдышался, перешел на размеренный шаг. Капельдинер заступил дорогу, но оценив блеск цилиндра, поклонился и проводил к третьей ложе. – Entrez[86]! – прозвучало в ответ на вежливый стук. В бархатном контральто не было и капли радушия, таким тоном обычно произносят «Allez au diable[87]!» Но сыщик толкнул дверь без смущения. |