Книга Пиковый туз, страница 72 – Стасс Бабицкий

– Не могу утверждать, – покачал головой Мармеладов, – пока не проверю некоторые подозрения.

– А не можете, так и ступайте к черту на рога!

– Туда и отправлюсь, князь. В сгоревшее имение барона. Чертково, верно?

– Чертаново, – поправила баронесса, всхлипывая. – Но вам не стоит ездить на пепелище.

– Наоборот, мне крайне хочется там побывать, – настаивал сыщик. – После этого я предоставлю отчет…

– Нет, не вздумайте! Развалины особняка непрочные, в любую минуту, – не приведи Господь, – рухнет камень на голову, или провалитесь в яму, зударь, сгинете под обломками. Кроме всего, в округе повадились шастать разбойники.

– Послушайте доброго совета, сидите дома! – Апраксин покрепче обнял баронессу. – Эта поездка может стоить вам жизни.

У Театральной площади дежурили лихачи. Они представляли особый класс, элиту частного извоза. Высший класс. Лаковые пролетки с откидным верхом. Дутые шины на колесах. Резвые кони с лентами в гривах.

Одевались щеголями, никаких тебе гороховых рубах и душегреек, ни, Боже упаси, стоптанных лаптей. Летом носили короткие сюртуки и фуражки, заломленные на левый бок, в холода надевали бекешу с меховой оторочкой. Подушку под армяк, подобно остальным, не привязывали, не было в том нужды – в лихаческих колясках и вознице полагалось мягкое место, а не голая лавка. Но главное отличие – эти молодчики брили бороды, оставляя завитые усы, как у Петра Великого на старых гравюрах. Спали, обычно, до полудня, после еще час прихорашивались. Рано не выезжали, да и какой в том смысл? Основные клиенты появлялись ввечеру, кататься приходилось всю ночь.

Слыли эти кучера балагурами, были в курсе городских сплетен и имели множество историй, чтобы скоротать дорогу. Но понимали, когда прикусить язык. Ловеласы целовались с чужими женами за закрытым пологом, не опасаясь огласки или, что их завезут не туда. Богатые пьяницы, выходя из ресторанов, падали в экипажи, словно перезрелые сливы и спокойно похрапывали. Знали, что усатый возница не полезет в карманы уснувшего гуляки, в отличие от иных извозчиков-потрошителей, ведь для лихача честное имя превыше всего.

За эту репутацию и цены назначали ломовые.

– Чертаново? – присвистнул долговяз в темно-бордовом рединготе. – Это, золотой мой, полсотни верст выйдет. Пять рублей и поехали.

– В одну сторону?

– А тебе, барин, и вертаться надобно? – встрял другой, перепоясанный алым кушаком. – Ежели с оборотом, десять целковых набегут.

– Многовато берете.

– В тех краях дороги дрянь, – сплюнул длинный. – Копыта лошадкам покалечишь, себе убыток выйдет.

Сыщик позвенел монетами в кармане, определяя текущий бюджет, но подошел третий кучер, в темно-синем сюртуке особого фасона «венский шик».

– У-у-у, воронье! – замахнулся он в притворном гневе. – Налетели. Закаркали. А ты не журись, добрый человек. Чичас свезу за семь рублей, туда и обратно. Садись в мою колымагу.

Поскромничал. Коляска добротная. Сиденья обиты черно-золотым жаккардом, как и диван на квартире Мармеладова. Хотя, – поерзал он, – диван пожестче будет. Лихач причмокнул губами и две пятнистые кобылы пошли спорым шагом, понемногу ускоряясь, переходя на бодрую рысцу.

– Зовут меня Ефимом, – обернулся он. – Фамилии не ведаю, подкидыш я. Но придумал подходящую – Быстряков. Чтобы никто не сумлевался, довезу с ветерком!