Книга Занавес памяти, страница 160 – Татьяна Степанова

Тигран умолк. Сказанное давалось ему нелегко. Он весь взмок. Массировал ладонью сердце сквозь одежду.

– Ишхан тогда вырвался от Серафима, перемазав его в своей крови, и в ужасе бросился наутек в лес. А Серафим ринулся следом за ним. Он гнал его, словно волчонок оленя по чаще – все дальше, дальше… Они кружили по лесу долго. Ишхан признался мне: ему порой казалось, его маленький враг с острыми стеклами-кинжалами отстал, но нет, он вновь и вновь видел его мстительный пугающий силуэт в кустах… Серафим преследовал его безжалостно. Он жаждал Ишхана зарезать, прикончить в чаще… Ишхан пытался и в лесу его подстрелить, но ствол заклинило. Лишь через несколько часов Серафим отстал, видно, заблудился сам в дебрях. А Ишхану повезло: он, чужой в здешних местах, внезапно выбрался на картофельное поле, на проселок. И полями добрался до Птичьего мыса, до моего дома. Окровавленный, напуганный до икоты, сгорающий от стыда за не доведенное до конца убийство Гены и трусливое бегство от младшего Серафима. Как бы вы поступили на моем месте? – Тигран обратился к Гектору. – Обратились бы в полицию? Я – нет. Я его выслушал, наложил ему повязки. И начал названивать друзьям и родственникам из армянской и карабахской диаспор, и на фабрику, партнерам – поставщикам, заказчикам: мне срочно потребовался краткосрочный отпуск для устройства наших с Ишханом дел. А на следующий день в Кукуеве грянула весть: почти одновременно местная шпана наткнулась на Серафима на лесной просеке, он по-прежнему находился в невменяемом состоянии. А старая прощелыга Улита в доме ведьмы нашла полуобгорелый труп Гены с косой, вонзенной ему в челюсть. Но я клянусь вам теперь сам: ни я, ни Ишхан не имеем отношения к его убийству! Когда Ишхан умчался с Кручи, спасаясь от Серафима, Гена был жив и здоров, но мертвецки пьян. Он даже не пришел сыну на помощь! Не разнял их, дерущихся у калитки!

– Ребенок-солдат со стволом с глушителем. – Гектор глядел на Тиграна в упор. – Они всегда на востоке убивают по указке взрослых.

– Но я не посылал Ишхана с его самопалом заваливать моего школьного друга! – воскликнул Тигран. – Он помчался на Кручу тогда по своей воле. Это был целиком его выбор. Он желал мне добра, представляете? Хотел освободить меня от компаньона, разоряющего мой бизнес… устранить моего врага с пути!

– Дальше, – вновь жестко приказал Гектор.

– После обнаружения трупа Гены я с трепетом ждал развития событий. Ждал, когда Серафим заговорит и выложит все и полицейские постучатся в мой дом, требуя допроса Ишхана, и меня потащат на лобное место. Но ничего не происходило. В Кукуеве болтали – у Серафима шок. А опер Буланов всерьез подозревает его самого в убийстве отца. Якобы Серафим ему признался, даже сочинил явку с повинной… И тогда я принял, как мне казалось, единственно правильное на тот момент решение: вернуть Ишхана в Нагорный Карабах. Мало ли что болтал бы Серафим потом про него – мальчик мой, родич мой стал бы здешней полиции недоступен. Но я не мог надолго отлучаться из Кукуева, не навлекая на собственную голову подозрений в убийстве, а они уже плодились в умах здешних обывателей. Поэтому я ночью по-тихому увез Ишхана в Тулу и передал надежным землякам из карабахской диаспоры. А они уже переправили мальчика домой. Обращение к врачам здесь с его ранами означало бы немедленную огласку. А в Карабахе тогда тоже было не до пластических операций… Рана на его лице оказалась запущенной. И он остался изуродованным навсегда. А Серафим словно воды в рот набрал про выстрелы в отца и себя, про их с Ишханом поединок и погоню по лесу. Позже я убедился: он все забыл! А если он и в момент нападения на Ишхана уже находился в некоем пограничном состоянии психоза? Поведение-то его просто невероятное! Но долгие годы я все равно испытывал страх: вдруг он вспомнит? Хотя мы с Ишханом не имели отношения к убийству Гены, но кто бы нам в полиции поверил?