Онлайн книга «Занавес памяти»
|
– Не месть мною двигала! – повторил Серафим, сжав кулаки. – Я многое забыл, вы помогли мне вспомнить. Но единственное, что я точно знал, в чем я был абсолютно уверен: я не убивал отца! Я безмерно любил его всегда. Ради отца я был готов на все. А Буланов тогда заставил меня признаться в обратном. Он завел меня в кабинет. Достал из ящика стола овощечистку… – Шутишь? – хмыкнул Гектор. – Овощечистку! – выкрикнул Серафим. – И ножницы. Он мне их показал. Заявил: «Надо говорить правду, отвечать за свои поступки». Достал яблоко, приложил овощечистку к кожице, начал сдирать ее серпантином… Приговаривал: «Надо не лгать, отвечать за содеянное». Я пялился на зеленую кожуру… глаз не мог отвести. А он приложил овощечистку к своей руке, нажал и… кровь брызнула… Всучил мне яблоко, приказал: «Жуй!» Я послушно укусил яблоко. А он забрал ножницы, – Симура как-то по-детски, беззащитно втянул голову в плечи, – зажал лезвиями мое ухо, приговаривая: «Они острые…» Я дернулся, а он заорал вдруг: «Увезу тебя в лес! Вздерну за ноги на сосне и начну сдирать кожу лоскутами! Покончу с кожей, займусь твоим мясом! Ты мне все скажешь! Признаешься!» Я обмочился… обоссался. – Серафим умолк на мгновение. – Я написал чистосердечное признание ему под диктовку. Он меня сломал… Катя ощутила ком в горле. Она плачет из-за убийцы? – Он меня растоптал, – повторил Симура. – Именно этого я ему не простил. Когда мы с вами пришли к нему домой и я увидел его, сдиравшего шкурку с кролика… я вспомнил себя в его кабинете с зарешеченным окном. Считайте меня взбунтовавшимся кроликом… – Прошлое остается прошлым, самурай, – сказал Гектор. – Нет чести убить больного и беспомощного противника. Буланов перенес инсульт. Поэтому ты столь легко справился с ним – толкнул, а когда он упал, рубанул его же собственным топором из колоды. Инвалид не в силах был дать тебе, сопляку, достойный отпор. – Не вам, Гектор Игоревич, элитному «контрабасу»-ликвидатору, Большому Игроку, замочившему немало террористов-фанатиков за очень большие деньги, учить меня морали! И я его вовсе не толкал. А он не казался беспомощным, – огрызнулся Симура. – Мне не спалось ночью, и я отправился к нему рано утром. Подумал: вдруг мы все же через столько лет, несмотря на нашу первую неудачную встречу после разлуки, найдем общий язык. Он отнесется ко мне по-человечески… перестанет меня обвинять, обзывая Волчонком. Вы же были уверены: Буланов – самый осведомленный человек о деле моего отца… был в силу своей профессии. Если бы захотел, многое мог бы мне поведать. Я бросил мотоцикл в лесу, прошел картофельным полем, а он возвращался с тачкой, полной травы, зашел на участок. Покатил тачку к клеткам. Я перелез через забор. Он открыл сам одну из клеток и вытащил за уши белого кролика, поднес его к лицу и забормотал ему, а потом заметил меня и даже слова мне не дал сказать – покрыл матом и сам схватился за топор. Наверное, решил: я явился его прикончить. Но я в тот момент… просто желал поговорить с ним. А он кинулся на меня с топором. Швырнул кролика, тот шмыгнул к нему в ноги, и Буланов, споткнувшись, упал, топор его отлетел в сторону. Он, суча ногами, корячась на траве, выдернул из-под себя придавленного кролика, стиснул его, кролик завизжал от боли… У меня потемнело в глазах. Я тот взбунтовавшийся кролик… написавший ложную явку с повинной садисту! Я поднял топор и ударил его по спине. Я был в мотоперчатках, на рукоятке не осталось моих пальцев. Буланов умер сразу. А я начал открывать клетки. |