Книга Занавес памяти, страница 54 – Татьяна Степанова

– Жемчужная – цыганка? Получается, она родственница Елисеева со стороны его матери? – спросил Гектор.

– Элита их рода. Столичные они штучки… Она в те времена работала в театре «Ромэн» художником по костюмам, дважды успела выйти замуж и развестись. Про ее роман с Тимуром лопух Гена даже не подозревал. Тайна хранилась под спудом, – усмехнулась недобро Раиса. – Незадолго до убийства Геннадия они начали крупно ссориться с Тиграном из-за бизнеса и долгов, и тот ему намекнул на связь его кузины с сыном и на странные обстоятельства гибели Тимура. Вроде дыма без огня… Несчастный ли вообще был то случай? Или нечто совсем противоположное. Но я не в курсе. Подробности знает Тигран, он же на Жемчужной жениться жаждал… Нахапал компромата наш Тиграша Носатый. Намек поверг Гену в ярость. Он подобного сестрице прощать не собирался. Но вскоре погиб на своей Круче. А насчет Серафима… Я затрудняюсь комментировать слова дочки. Я не общалась с Серафимом годами. Он учился в университете. Тетка совратила Тимура, могла соблазнить и моего внука-студента. Она же распоряжалась всем его имуществом – все продала… Правда, сейчас ей к шестидесяти. Но тяга к зрелым женщинам – семейная черта у Елисеевых. Дед Серафима женился на цыганке на двенадцать лет старше, стелился у ее ног. Я ее, Раду Жемчужную, помню с детства: царственная женщина. Королева, хотя и в возрасте. Все мужики кукуевские ее хотели. А наши курицы люто ненавидели, завидовали ей. Пела она соловьем, а внешне на Каллас походила… Порода, стать, шарм. Даром, что ютились они почти до седых волос в избе без удобств на Круче своей. Первая жена Геннадия, ныне покойная, мать Тимура, старше его на десять лет… Выводы делайте сами насчет отношений внука с теткой Жемчужной. В молодости она тоже славилась красотой. Это все? Мне пора в цех. – Раиса Бодаева резко оборвала беседу.

– Простите, последний вопрос: некая Евдоха… о ней тоже упоминала ваша дочь вчера. Вроде ее подруга. – Катя поняла: надо закругляться и не упустить еще важные сведения.

– Евдокия… Дуня Ежова, – поморщилась Раиса Бодаева. – По-кукуевски Евдоха-стукачка.

– Стукачка? О, my precious-s-s-s!^[10]! – голосом натурального Горлума выдал заскучавший было Гектор Троянский. – Заражен аки чумой нынешним повальным пороком ябедничества и славный, честный, работящий Царьград Кукуев?

– Дура набитая она, – отрезала злобно Раиса. – Возомнила себя невесть кем. Эталоном морали и добродетели. Сейчас они с Аксютой редко общаются, Евдокия ж трезвенница. Но одиннадцать лет назад она фанатично опекала мою дочь. Еще со школы так повелось, командовала, помыкала ею.

– Они дружили? – осторожно уточнила Катя.

– Евдоха была свидетельницей на свадьбе дочуры. Меня они с Генкой даже не позвали тогда. – Раиса выдержала паузу.

– По словам Аксиньи, Елисеев жестоко избил Евдокию Ежову. А повод? – Катя торопилась: Раиса уже садилась в свой вишневый кроссовер, демонстративно поглядывая на дорогие наручные часы.

– Аксюта нажаловалась Евдохе на измену мужа с его шлюхой… с Арькой Счастливцевой. А у Евдохи-стукачки один способ мести. Она накатала еще в те времена донос на Генку в полицию – якобы он использует труд незаконных мигрантов, они у него на фабрике вкалывают без документов. Трясли нас менты по ее доносу! А скрывать не стали, мол, сигнал поступил от неравнодушной общественницы Ежовой. Гена в гневе врезал ей, как у нас в Кукуеве говорят, «по сопатке».