Онлайн книга «Занавес памяти»
|
Симура поник. А Полосатик-Блистанов с грохотом загрузил электросамокат в багажник «Гелендвагена» и сел на заднее сиденье. Симура оседлал мотоцикл, газанул. Из магазина появился молодой продавец со шрамом. – Гек, заметил продавца из продуктового? – спросила Катя уже в машине. Симура следовал за ними на мотоцикле, не обгонял. – Он явно знает Серафима. Они или ровесники, или продавец чуть постарше. И у него жуткий шрам на лице. Неплохо бы его при случае тоже расспросить. – Сделаем. Легко. – Гектор крутанул руль и свернул на разбитый проселок, рассекающий бескрайнее картофельное поле, раскинувшееся за частным сектором Кукуева. Возле леса вдали виднелись два дома. Один вроде заброшенный барак черного, сгнившего от дождей дерева с выбитыми стеклами. Второй – одноэтажный… выкрашенный в голубой цвет, с резными, темными от непогоды наличниками. Обиталище бывшего опера уголовного розыска Алексея Буланова до боли напоминало дом ведьмы из детских воспоминаний Серафима… Катя видела: Гектор тоже отметил сходство. Он затормозил у самодельного дорожного указателя: палка, а на ней прибитая фанера с надписью фломастером: «Кролики на продажу. На СУП и на РАЗВОД». Они вышли и вчетвером направились к калитке из штакетника, забор местами завалился. А дом вблизи оказался совсем ветхим: голубая краска на стенах облезла, между бревнами зеленел мох. Яблони и смородина густо разрослись, скрывая обзор участка. Внезапно их уши резанул дикий животный визг. Вопль боли! – Эй, хозяин! – громко окликнул Гектор, распахивая незапертую калитку. Им никто не ответил. Вокруг – запустение, нищета, разорение. Ржавая садовая тачка, вросшая в землю лавочка с треснувшей спинкой, черный от копоти самодельный мангал, полный углей. На веревке сушилось белье – полотенца, мужские рубахи. Визг! Словно наждаком провели по стеклу и усилили звук стократно! – Буланов! Вы дома? – вновь громко окликнул Гектор. Они завернули за угол (Симура сначала плелся позади, но, услышав визг, резко остановился – бледный и разом вспотевший). Клетки – ящики из досок и сетки рабицы с дверцами – выстроились вдоль всего забора. В клетках кролики, белые и пестрые. Катю поразила погнутая тележка из супермаркета, столь необычная на деревенском дворе. В тележке – битком до самого верха кроликов. Они отчего-то даже не пытались выпрыгнуть наружу, сидели друг на друге. Рядом с клетками – деревянная колода, вся в крови. В чурбак всажен тяжелый острый топор. Гектор шагнул вперед и заслонил собой Катю от человека, стоящего рядом с чурбаком, куда он, услышав голоса, вонзил топор. Мужчина в рабочем комбинезоне, рукава его клетчатой теплой рубахи засучены до локтей. В левой – тушка кролика с наполовину содранной шкуркой. – К-к-кто так-к-к-кие? З-за к-к-кролями? Катя собрала в кулак всю свою волю. Хотя ей хотелось повернуться и бежать без оглядки с тошнотворного места кроличьей казни. – Мы не за кроликами… Здравствуйте… Мы с мужем Борщовы-Петровские, я Екатерина, а это Гектор, мы к вам по делу о старом убийстве в доме ведьмы, – ответила она. – Я в прошлом полицейский криминальный обозреватель, думаю написать книгу о здешней трагедии. Мой муж – полковник… – Полковник Гектор Борщов? Катю при вопросе Буланова поразили две вещи: осведомлялся он о ее муже, но пристально глядел на Симуру. И тот тоже уставился на опера Буланова – бледный, явно ошеломленный встречей через одиннадцать лет. Никаких сомнений: общаясь в прошлом с одиннадцатилетним Серафимом Елисеевым, опер Буланов моментально узнал его в возмужавшем и, несомненно, изменившемся с течением времени Симуре. Кроме сего парадокса Катю не просто удивила, ужаснула манера речи самого Буланова: он вещал с усилием, нечленораздельно, глотая слога, и из уголка рта его тянулась нить слюны. Катя затруднилась навскидку определить его возраст – сутулый, исхудавший, полуседой человек стоял перед ними. |