Книга Убийца в толпе, или Человек из очереди. Шиллинг на свечи, страница 91 – Джозефина Тэй

– Да. Его зовут Ламонт, Джеральд Ламонт.

Грант ожидал обычного в таких случаях возмущенного возгласа: «Я не верю! Он на это не способен!» – но его не последовало.

– Вы его арестуете по подозрению или он действительно это сделал?

– Боюсь, что сомнений в его виновности нет, – как можно мягче ответил Грант.

– Но тетя… Тогда зачем она согласилась послать его сюда?

– Думаю, она его пожалела. Она знала его довольно долго.

– За все время, что я жила в Лондоне, я видела тетю всего один раз – мы не очень-то понравились друг другу, – но она не произвела на меня впечатления человека, склонного испытывать жалость к преступнику. Скорее я могла бы поверить, если бы она сама с ним расправилась. Так он даже и не журналист?

– Нет. Он служащий букмекерской конторы.

– Спасибо за то, что вы сказали мне наконец правду. Ладно, пойду подготовлю все для доктора Андерсона.

– Как?! Вы все-таки собираетесь ухаживать за ним? – невольно вырвалось у Гранта. Может, именно теперь она закричит, что не верит ни одному его слову?

– Конечно собираюсь, – ответила эта странная девушка. – Он преступник, но у него сотрясение мозга, он использовал во зло наше гостеприимство, но тем не менее я профессиональная медицинская сестра – в данном случае существенно только это. И потом, даже будь у меня совсем другая профессия, я поступила бы точно так же. Вам, вероятно, известно, что в старые времена в горах Шотландии человеку предоставляли кров и убежище, даже если его руки были обагрены кровью брата хозяина дома. Не часто я хвастаю своими предками, но сейчас, полагаю, особый случай.

Последние слова она произнесла прерывистым голосом, то ли сдерживая смех, то ли силясь не расплакаться. Наверное, тут было и то и другое. Затем она вернулась обратно в комнату, чтобы ухаживать за человеком, который так беззастенчиво воспользовался ее добротой и гостеприимством.

Грант провел беспокойную ночь, хотя, казалось, должен был спать сном праведника: он справился с задачей, ради которой прибыл сюда, и завершил срочное дело; он провел трудный день на воздухе, который одновременно и бодрил, и успокаивал; ему предложили обед, о котором даже проголодавшийся гурман мог только мечтать. Море за окном – апофеоз покоя – глубоко и тихо вздыхало. Торф в камине горел бесшумно, как ни дрова, ни уголь никогда не горят. И все-таки Гранту не спалось; более того, где-то, в самом дальнем уголке его сознания, у него затаилось странное беспокойство, и, будучи человеком, склонным к самоанализу, Грант силился определить его источник, с тем чтобы, как бывало раньше, обнаружив его, сказать себе: «Вот оно – сущий пустяк!» – и успокоиться. По опыту он прекрасно знал: то, что зачастую мешало ему безмятежно предаваться сну, на поверку оказывалось действительно пустяком – как в сказке о принцессе и горошине под ее двенадцатью перинами. Но на этот раз, как ни доискивался, он так и не мог выявить причины своего беспокойства. Грант мысленно рассмотрел несколько возможных причин, но отбросил их одну за другой. Девушка? Может, ему было жалко ее за ее стойкость, ее деликатность?

Но у Гранта не было никаких оснований думать, будто она испытывает к Ламонту нечто большее, чем просто дружеские чувства. Ее явное внимание к этому человеку во время чаепития вполне могло объясниться просто тем, что, с ее точки зрения, в этих краях он был единственным интересным собеседником.