Книга Арсен Люпен и Остров Тридцати Гробов, страница 17 – Морис Леблан

Голос бретонки вдруг зазвучал глухо. Напряженно, словно боясь сделать даже неуловимый жест, она указала на группу могучих утесов, вздымавшихся над водой и имевших самые причудливые формы: присевших на задние лапы животных, зубчатых башен, колоссальных шпилей, голов сфинксов, грубых пирамид. Их черный гранит отличался красноватым оттенком, словно все они были обагрены кровью.

Бретонка снова зашептала:

– Уже много веков они охраняют остров, точно свирепые звери, которым нравится лишь причинять зло и убивать. Они… они… Нет, лучше о них вообще не говорить и даже не думать. Это тридцать свирепых чудовищ… Да, госпожа Вероника, их ровно тридцать.

Женщина перекрестилась и, немного успокоившись, продолжила:

– Да, их тридцать. Ваш отец утверждает, что Сарек называют островом Тридцати Гробов, потому что все эти скалы в той или иной мере горбаты и их сначала называли Тридцатью Горбами, а потом «горбы» превратились в «гробы» – уж больно тут мрачное место. Не знаю, наверно, так оно и было… Но, госпожа Вероника, эти скалы и есть самые настоящие гробы, и если бы можно было проникнуть в их нутро, там обнаружились бы груды костей. Господин д’Эржемон сам говорит, что слово «Сарек» происходит от «саркофага», а так, утверждает он, ученые и называют гробы. И потом… – Онорина замолкла, словно желая отвлечься, и, показав рукою на скалу, сказала: – Взгляните, госпожа Вероника, за этим утесом, что преграждает нам путь, в просвете будет видна наша маленькая гавань, а на причале – красный берет Франсуа.

Вероника слушала объяснения Онорины вполуха. Она вся подалась вперед, чтобы поскорее увидеть фигуру сына, а тем временем бретонка, словно не в силах сопротивляться навязчивой мысли, продолжила:

– И потом, на Сареке… поэтому-то ваш отец и поселился на нем… на Сареке есть дольмены^[3]. Они ничем не примечательны, кроме того, что очень похожи один на другой. И знаете, сколько их? Тоже тридцать, как и этих скал! Они стоят по всему острову, на утесах, и каждый – напротив той из этих тридцати скал, чье имя он и носит. Доль-эр-Рек, Доль-Керлитю и так далее. Ну, что вы на это скажете?

Бретонка произнесла названия дольменов тем же робким голосом, каким говорила обо всем этом, словно боялась, что ее услышат скалы, в которые она сама силой своего воображения вдохнула жизнь, грозную и священную.

– Что вы скажете на это, госпожа Вероника? Тут столько таинственного, что, говорю вам, лучше обо всем этом помолчать. Я расскажу вам все, когда мы уедем далеко от острова и вы будете вместе – вы, ваш малыш Франсуа и отец.

Вероника хранила молчание, вглядываясь в сторону, указанную ей бретонкой. Повернувшись спиною к спутнице и вцепившись руками в борт лодки, она смотрела во все глаза – ведь здесь, в этом просвете между скалами, вот-вот появится ее вновь обретенное дитя!

Наконец лодка доплыла до скалы. Онорина оттолкнулась от нее веслом, и суденышко поравнялось с краем утеса.

– Ах, его нет! – с болью в голосе воскликнула Вероника.

– Франсуа нет? Но это невозможно! – изумилась Онорина.

Она в свою очередь вгляделась в темневшие в нескольких сотнях метров от них большие валуны, лежавшие на песчаном берегу и служившие в качестве мола. Лодку поджидали три женщины, девочка и несколько старых моряков. Мальчик действительно отсутствовал. Красного берета нигде не было видно.