Книга Дело «Тысячи и одной ночи», страница 69 – Джон Диксон Карр

На этом месте доктор Иллингворт остановился, с трудом переводя дыхание. В первый раз с тех пор, как старик начал свой рассказ, его лицо как-то странно изменилось в цвете.

– С этого-то наблюдательного поста, сэр Герберт, – сказал он мне, – я и увидел, как произошло убийство.

И лишь тогда, лишь тогда мы стали приближаться к сути дела! К месту, где собака была зарыта. Но после всего этого потока сознания, который я уже выслушал, мне не хотелось обрывать рассказ старика и просить его быть кратким, ведь он умел подмечать детали. Он и сам как будто ощутил перемену атмосферы вокруг, хотя и не понимал, в чем причина.

Это уже была не игра, теперь речь шла об убийстве. И поскольку Иллингворт изначально ожидал, что оно произойдет, его память работала, словно кинокамера, фиксируя все, что он видел и слышал.

Он сидел у меня за столом и машинально пытался курить уже истлевшую до окурка сигару, лицо его было серым и уставшим. И тем не менее он продолжал свой рассказ хриплым, как у ворона, голосом.

– Я прекрасно понимаю, – сказал он, вытирая лоб, – что на этом этапе вы хотите от меня максимальной точности, так что я постараюсь ее соблюсти. Первое, что мне удалось разглядеть со своего наблюдательного поста, были мраморные колонны, стоящие примерно в десяти футах друг от друга по эту сторону стены. За ними я смог различить обширное пустое пространство в центре зала и другой ряд колонн на противоположной его стороне, а уже за ними – ряд повозок. Справа от меня шла та лестница в глубине зала; крепко прижавшись щекой к решетке вентиляции и глядя налево, я мог рассмотреть даже кусочек бронзовых входных дверей. У этих-то дверей и собралась шепчущаяся толпа. Среди них были злокозненный сторож Пруэн, пухленькая девушка в красном платье, которую я повстречал до этого, а еще стройная блондинка, ее я раньше не видел. Одна из них, должно быть, была Мириам, вероломная предательница своего возлюбленного, а другая – Харриет, о которой говорил доктор Гейбл. И наконец, среди них был и тот злодей, которому надлежало изображать принца Мирханского; уже облаченный в похищенный костюм, он яростно жестикулировал. В этом невыразимо ужасном месте, залитом искусственным бледно-голубым лунным светом, даже шепот разлетался эхом.

Дверь в кабинете хранителя отворилась; доктор Гейбл и светловолосый молодой человек вышли наружу, и я наконец-то мог слышать, о чем они говорят. Их разговор показался мне совершенно нелепым и даже абсурдным, однако же я цитирую его дословно и могу поручиться за точность своих слов, поскольку находился едва ли в десяти футах от них.

– Да не может же он и впрямь быть Иллингвортом! – понизив голос, возражал доктор Гейбл, готовый сорваться на визг. – К чертям это все, Рон, говорю тебе, он какой-то псих! Он назвался Уоллесом Бири из Скотленд-Ярда и все напевал про Брюса с Уоллесом и бои!

(Вот очередной пример того, на какие удивительные фокусы способен человеческий разум, за скобками могу добавить, что не припомню того, чтобы цитировал при нем этих звучных строк Роберта Бёрнса.)

– Все, нам крышка, – запричитал его собеседник; я уже вычислил, что это был матерый жулик Холмс, секретарь, предавший своего начальника. – Иди наверх, поговори с Пруэном. Он все это время стоял у дверей. Ему же сразу показалось, что этот субчик какой-то странный. Тем более что минут через десять после того, как явился этот Иллингворт, или кто бы он там ни был, пришел настоящий актер из театрального агентства.