Книга Ну а теперь – убийство!, страница 38 – Джон Диксон Карр

– Из нас?

– Естественно.

Четыре возмущенных голоса разнеслись по павильону, звеня и отдаваясь эхом. Вернее, три голоса, поскольку то, что говорил Ховард Фиск, никто расслышать не мог. Однако именно режиссер взял ситуацию под контроль.

– В словах Картрайта есть разумное зерно, – улыбнулся он. – О да, безусловно! Мы, конечно, понимаем, что все это ерунда, но давайте рассудим здраво.

– Давайте проведем обыск. Так будет вернее, – выпалил мистер Хэкетт, закатывая глаза. – Здесь кто-то прячется. Вам это известно. Мне это известно. Какие-то другие идеи?..

– А вот я полагаю, – отозвался режиссер, – что нам следует начать с того, чтобы каждый рассказал о своих передвижениях в тот момент, когда все случилось. Алиби. Таков ведь порядок, верно? Скажите-ка, мой юный Торндайк^[21], не это ли первый вопрос, который задал бы настоящий детектив?

– Полагаю, – с улыбкой заметил Гагерн, – что мистер Картрайт вряд ли знаком с настоящими детективами.

Картрайт поднял глаза.

– Я имею честь, – ответил он, пародируя манеру Гагерна, – быть знакомым лишь с одним из них. Его фамилия Мастерс, и он является главным инспектором Департамента уголовного розыска. Даст бог, я поговорю с ним об этом случае в частной беседе. Мне также было бы любопытно услышать мнение его большого друга из Уайтхолла. С последним я, правда, не знаком.

– Не уходите от темы! – сказал мистер Фиск. – Алиби. Не это ли первый вопрос, который задал бы настоящий детектив?

– Нет, – ответил Картрайт.

– Разве нет?

– Сомневаюсь. – Картрайт отвернулся и пристально вгляделся в спальню роскошного лайнера, которая была освещена уже не так ярко, но по-прежнему выглядела безупречно, погруженная в оттенки белого, розового и золотого. По ней поплыл дымок от его трубки. – Настоящий детектив, – добавил он, – вероятно, спросил бы, кто создал эти декорации.

– Что?

– Декорации были воспроизведены по фотографиям, как водится, – озабоченно произнес Гагерн. – Поскольку изобразить нужно было немецкий лайнер, мы воспользовались снимками «Брунхильды». Я руководил расстановкой декораций.

– Как водится, – повторил Картрайт.

Гагерн сделал шаг из-за стула, на котором сидела его жена. Она сжала его руку, а потом посмотрела на него, он в ответ улыбнулся. Лицо у Гагерна было не столько виноватым, сколько исполненным сильного смущения вперемешку с раздражением.

– Мистер Картрайт, – произнес он, – я пытался сохранять терпение. У вас имеются ко мне какие-то претензии?

– К вам? Нет.

Гагерн заморгал:

– Тогда…

– Я всего лишь говорю, – заявил Картрайт, – что на этой съемочной площадке пахнет кровью и что шутник, укравший купоросное масло, не остановится после первой попытки.

– Вам нравится давать волю своей фантазии.

– Мне, черт возьми, нравится говорить правду.

– Курт, – обратилась к мужу Фрэнсис Флёр, – он абсолютно серьезен. Я его знаю. Ему что-то известно, но он не хочет рассказывать этого нам.

Она обладала красивым контральто и редко повышала голос, который напоминал звучание стеклянных клавиш. Поставленным он не был, но своей выразительностью превосходил ее актерские возможности. Взяв руку мужа в свои ладони, Фрэнсис Флёр произнесла:

– Ничего не случится. Правда ведь, Курт?

3

Это произошло в среду, двадцать третьего августа. Не прошло и двух недель, как земля вновь загудела. Двенадцатый обет был нарушен, и серую массу прорвало. Как только премьер-министр закончил свою речь, над Лондоном завыли сирены. Гигантские бетонные бронебашни линии Мажино^[22]развернулись на запад. Польша, орудия которой еще извергали огонь, погибла^[23]. Наступили ночи полного затемнения. А на студии «Пайнхэм», в этом маленьком уголке Англии, терпеливый убийца вновь совершил покушение на Монику Стэнтон.