Онлайн книга «Ну а теперь – убийство!»
|
– Ребрышки ягненка с ананасом, – объявляла она хриплым, прокуренным голосом, который прокатывался над столиками, как крик коростеля. – Это то, что нужно, милочка. Далмэйша Дивайн так питалась еще в эпоху немого кино, и с тех пор ничего лучше не придумали. Она похудела со ста сорока шести до ста восемнадцати – вот как! И всего за две недели. Со мной будет то же самое. Увидите. Я всегда худею, когда работаю. А работала Тилли Парсонс на совесть. Первым делом она взяла в руки сценарий «Шпионов в открытом море» и погрузилась с ним в транс. Затем она проинформировала мистера Хэкетта – к его удовольствию, – что сценарий ужасен, но она сможет его исправить. Несмотря на мольбы и проклятия как Ховарда Фиска, так и Уильяма Картрайта, ее инициатива была поддержана. И она приступила к делу. Не успевая снимать с конфорки в гардеробной кофейник с очередной порцией свежего кофе и прикуривать очередную сигарету «Честерфилд», пока весь кабинет не наполнялся сизым дымом, она начала вносить в сценарий поправки. И хотя она была знающей свое дело и приятной во всех отношениях особой, случалось и такое, что только добродушие спасало Тилли Парсонс от побоев. Дело в том, что она не знала и не хотела знать правил орфографии. У нее была привычка внезапно распахнуть дверь, вторгнуться в смежный кабинет и тут же выпалить вопрос о том, как пишется какое-нибудь слово, отчего Уильям Картрайт подскакивал чуть ли не до потолка. – Бога ради, Тилли, почему бы вам не обзавестись словарем? Неужели вы настолько ленивы, чтобы заглянуть в словарь? – Простите, Билл. Вы заняты? – Да. – Хорошо, я больше так не буду. Как пишется «утрированный»? Потом она обычно усаживалась на его стол, сдвигая в сторону лежавшие на нем бумаги, и принималась обсуждать рабочие вопросы до тех пор, пока ее силой не выставляли за дверь. Однако нельзя было отрицать, что она много чему научила Монику Стэнтон. Крепкая как кремень Тилли прониклась к Монике симпатией. Картрайт, и сам будучи упорным и совестливым тружеником, не мог не признать, что Тилли являлась настоящим мастером своего дела. А Моника… Пишущие машинки стрекотали и цокотали за закрытыми дверями соседних кабинетов. Картрайт, осознавая, что пришло время или задернуть плотные шторы, или закрыть лавку и пойти домой, пребывал в слишком растерянном и расстроенном состоянии, чтобы совершить какое-либо из этих действий. Он был в том настроении, что знакомо каждому из нас. Моника… Вслушиваясь в стрекотание пишущей машинки, он представлял склонившуюся над ней Монику. Взгляд ее широко посаженных глаз наверняка сосредоточен на вставленном в каретку листе бумаги; короткая и полная верхняя губа вздернута, сигарета в уголке рта, как у искушенной дамы, пока дым не попадет ей в глаза; мелкий стук туфельки по полу; и вот она снова набрасывается на напечатанный текст и начинает его подчищать. Увидев ее впервые, Картрайт понял, что она ему нравится. В течение последующего часа его преследовала дикая и обескураживающая мысль, что он в нее влюбляется. А в течение последующих сорока восьми часов… Это было невыносимо. Он ощущал себя школьником. В груди грохотало, и с нервами творилось что-то странное. Это… С шумом, который можно было услышать в другом конце здания, выходящая в коридор белая дверь распахнулась. |