Книга Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса, страница 78 – Артур Конан Дойл

Уместно, полагаю, напомнить о хронологии появления моих историй. Самая ранняя из них – «Этюд в багровых тонах», опубликованный в 1887 году: моя первая книжная публикация. Спустя два года последовал «Знак четырех». Затем в 1891 году в журнале «Стрэнд» начали печататься «Приключения Шерлока Холмса». Публика оказала им некоторое внимание, и меня убедили приступить к следующему циклу рассказов – к «Запискам о Шерлоке Холмсе», завершенным в 1893 году. Так была подведена финальная черта, и доказательством того, что я более не намеревался испытывать терпение читателей, служит последний рассказ цикла, в котором, благоразумно или нет, я положил конец как историям, так и жизни самого героя. Тематика мне наскучила, и, не имея причин стыдиться того, что пишу детективы, я все же решил, что было бы непростительно поддаться соблазну и целиком на них сосредоточиться. «Собака Баскервилей» представляет собой неизбежное возвращение к ереси после должного покаяния.

Детективам нередко предъявляют серьезное обвинение: они повествуют о преступлениях, сама мысль о которых вредна для юношества. Следует признать, что утверждение это отчасти справедливо. Если бы в детективах вовсе не совершалось преступлений, читатель вполне мог бы ощутить себя жертвой розыгрыша; однако (что, насколько мне помнится, не отметил ни единый критик) в значительной части этих рассказов эффект достигается не тем, что произошло, а ожиданием того, что могло бы произойти, и серьезные уголовные правонарушения там, в сущности, отсутствуют.

А. Конан Дойль Андершо, Хайндхед, 1901

I

Для Шерлока Холмса она так и осталась «той женщиной». При мне он редко называл ее иначе. В его глазах ни одна представительница ее пола не достойна стоять с ней рядом. Нет, он не испытывал к Ирэн Адлер ничего похожего на любовь. Его холодный, педантичный, но поразительно уравновешенный ум вообще не терпел эмоций, а подобных в особенности. Я бы сравнил Шерлока Холмса с самой совершенной в мире машиной, предназначенной мыслить и наблюдать; влюбившись, он оказался бы в ложном положении. Разговор о нежных чувствах неизменно вызывал у него презрительную усмешку. Он полагал их ценными для наблюдателя, поскольку они помогают разоблачать побуждения и поступки. Но для опытного мыслителя допустить вмешательство в тонко отлаженный, чрезвычайно точный умственный аппарат значило бы поставить под сомнение все результаты его работы. Песчинка в чувствительном приборе, трещина в одной из его мощных линз – вот что такое сильные эмоции для подобных натур. Но одна женщина для него все же существовала, и ею была покойная Ирэн Адлер – особа неясная, сомнительной репутации.

В последнее время я виделся с Холмсом нечасто. Моя женитьба отдалила нас друг от друга. Я упивался своим счастьем; все интересы, как бывает с человеком, который впервые в жизни обзавелся семьей, сосредоточились на домашних делах, меж тем как Холмс, всей своей богемной душой ненавидевший любые формы светского общения, остался в нашей квартире на Бейкер-стрит, в окружении старых книг, и посвящал неделю за неделей то кокаину, то честолюбивым предприятиям – то наркотическому забытью, то кипучей деятельности, какой требовала его энергичная натура. Его все так же притягивал мир преступлений: свои безграничные способности и исключительную наблюдательность он использовал для того, чтобы следовать за уликами и решать загадки, которые официальная полиция признала неразрешимыми. Время от времени до меня доходили слухи о делах Холмса: как его вызвали в Одессу расследовать убийство Трепова; как он пролил свет на удивительную трагедию братьев Аткинсон в Тринкомали; наконец, как он успешно и с предельной деликатностью исполнил одно поручение голландского королевского дома. Об этом, однако, я знал примерно столько же, сколько любой читатель ежедневных газет; других сведений о моем прежнем друге и соседе ко мне поступало немного.