Онлайн книга «Смерть в прямом эфире»
|
Аллейн, мне очень жаль. Но вы об этом уже догадались, правда? Я так хорошо все запутал, но черт меня дернул пригласить к Тонксам суперищейку! Вот поди знай… Прощайте. Генри Медоус». Я найду свой выход В половине седьмого этого достопамятного вечера Энтони Джилл, едва владея собой, не в силах есть, думать, говорить и вести себя сколько-нибудь осмысленно, вышел из меблированных комнат и поспешил к театру «Юпитер». Он знал, что в зале еще никого нет, что ему нечего делать в театре, что следует спокойно посидеть дома, а потом одеться, отужинать и прибыть, скажем, без четверти восемь. Но неведомая сила впихнула его в вечерний костюм, вытолкнула на улицу и побудила ускорить шаг, пересекая Вест-Энд. Странная инерция будто тонкой пленкой затянула его разум: в памяти то и дело всплывали самые пустячные реплики из пьесы. Джилл поймал себя на том, что твердит ничего не значащую фразу: «Ее смех заставлял сладко замирать мужские сердца». Пикадилли. Шафтсбери-авеню. «Вот я иду, – думал Джилл, сворачивая на Хоук-стрит, – навстречу своей пьесе. До нее еще час двадцать девять минут. Шаг в секунду. Пьеса бежит ко мне со всех ног. Первая пьеса Тони. Бедного молодого Энтони Джилла. Ничего, со всяким бывает. Попробуешь снова». Театр «Юпитер». Неоновая вывеска: «“Я найду свой выход”. Энтони Джилл». У входа афиши и фотографии Корали Бурн, Г. Дж. Баннингтона, Барри Джорджа и Кеннинга Камберленда. Кеннинг Камберленд. Пленка, обволакивавшая разум, лопнула, обнажив суть проблемы; пришлось думать о ней. Насколько плох окажется Кеннинг Камберленд, если выйдет на сцену пьяным? Блестяще плох, как о нем принято писать. Он покажет все свои трюки, все приемы умного актера, осадит партнеров и перетянет одеяло на себя, нарушив драматический баланс и исказив пьесу. «В исполнении мистера Кеннинга Камберленда пресные диалоги и неубедительные ситуации выглядят почти реальными». Что же нам делать с пьяным актером?.. Джилл стоял у входа в театр, чувствуя, как тяжело бьется сердце. Вера в удачу стремительно покидала его, сменяясь ощущением легкой дурноты. Конечно, пьеса слабая. Сейчас Джилл впервые это осознал. Опус не выдерживает никакой критики. Одно утешение – к сему сочинению приложил руку не только он: начинающего драматурга выручила Корали Бурн. – Вряд ли пьеса, которую вы прислали, сгодится в ее нынешнем виде, но мне в голову пришла одна идея… Идея Корали была блестящей. Джилл переписал пьесу и почти сразу начал думать о ней как о своей собственной. Он робко предложил Корали: – Позвольте указать вас соавтором. Но актриса с неожиданной энергией воспротивилась: – Какие пустяки! Если вам суждено стать драматургом, вы будете брать идеи отовсюду. Один раз ничего не решает. Вспомните Шекспира, – игриво прибавила она. – Вот кто заимствовал целые сюжеты! Ну же, не забивайте себе голову. Позже Корали сказала ему так же торопливо и нервно: – Только ни с кем этого не обсуждайте, не то все решат, что одной идеей дело не обошлось. Раздуют из мухи слона… Пожалуйста, обещайте молчать! Джилл пообещал, вообразив, что предложение поставить знаменитую актрису в соавторы к никому не известному юнцу отдает моветоном. Корали абсолютно права, решил он: зачем ей ассоциироваться с громким провалом? Она еще пожалеет, что вообще согласилась на роль в его пьесе… |