Книга Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит», страница 64 – Энтони Бучер

— Стоит отметить, — назидательно начал Джонадаб Эванс, — определённый любопытный параллелизм приключения, о котором мы только что услышали.

Дрю Фернесс благодарно взглянул на него; этот суховатый эрудированный голос нёс долгожданное облегчение от неудобных рассуждений Боттомли и Ридгли.

— Холмсианство испытанного опыта заходит глубже просто алюминиевого костыля, паролей и фамилии Олтемонт. Соедините украденную тайну субмарины и избавление от тела, помещённого на крыше вагона, и что вы получаете?

— Бог мой! — вскричал Фернесс. — Я об этом в таком ключе не думал. Конечно! Когда вы рядом, то трудно анализировать так ясно; но параллель налицо.

— К чему? — практично спросил сержант Ватсон.

— К «Чертежам Брюса-Партингтона», — возбуждённо пояснил Фернесс. — Те же самые детали — конечно, разные по применению, но по сути своей…

— Опять Холмс? — терпеливо спросил Ватсон.

— Да.

— О, — сказал сержант и умолк.

— А теперь, лейтенант… — начал доктор Боттомли, но тут же оборвал себя. — Где, чёрт возьми, лейтенант?

Все уставились на пустой стул позади Морин.

— Не знаю, — неуверенно выговорила она. — Он выскользнул как раз, когда Дрю заканчивал рассказ. Я…

— Я здесь, — сказал из дверей Джексон. — Не беспокойтесь — с моим исчезновением никакой мелодрамы. Я просто хотел позвонить — не то чтобы я не доверял вам, Фернесс; но от проверки вреда не будет.

— И вы установили?.. — спросил Боттомли.

— Патрульная машина подобрала Фернесса именно так, как он говорит, а история мужчин, сбежавших из пустого дома, и брошенного там костыля, зафиксирована в отчёте.

— Просто подтверждающая деталь, — пробормотал доктор Боттомли, — хотя едва ли в том смысле, в каком Пу-Ба использовал эту фразу.^[71]А теперь, джентльмены, с вашего позволения слово имеет председательствующий. Полагаю, что, исходя из строго хронологического порядка, мой рассказ идёт следующим. Мрмфк.

Он осторожно разгладил эспаньолку, оправил пиджак и разжёг сигару-торпедку.

Будь я проклят, если стану мешать сам себе кипой бумаг. Если я вообще учёный, то я говорящий учёный — из тех, что проводят вечера с товарищами, вооружившись сигарой и пивной кружкой, и живым словом решают литературные, политические и медицинские проблемы мира. Знаю, я прославился как литератор, издав «О. В. П.», — но чёрт меня подери, если я знаю, как я пришёл к тому, что написал эту переоценённую гору жидкой кашицы, вполне здоровой, как медицинское питание, но тщательно переваренной и отрыгнутой для любознательных посторонних. Ещё меньше я понимаю размер моих гонораров.

Это не притворное смирение. Я горжусь собой не меньше, чем мой сменщик на этой трибуне. Я люблю хвастаться своим знанием Холмса, своим знакомством с лирикой времён Реставрации (не говоря уже о другой лирике, не столь традиционной) и, прежде всего, завитком своей эспаньолки и её насыщенно-коричневым окрасом. Я никогда не забуду пинок, который отвесил рекламному агенту, желавшему получить мой отзыв о краске для волос «Коричневая звезда», ибо каждый волосок этой чудесной резвой кущи, леди и джентльмены, естественен в своей красоте.

Выражение ваших лиц напоминает мне, что человек, заранее печатающий свой рассказ, будет, скорее всего, придерживаться, по крайней мере, своей темы. Принимаю ваш негласный упрёк и тщусь пресечь свои скитания. Но ад и смерть, друзья моя! Буква убивает; кроме того, это фантастическое дело уже превратилось в такой запутанный лабиринт обходных путей, что ничто уже нельзя назвать не имеющим отношения к делу вовсе. Меня ничуть не удивило бы, если бы именно тот факт, что моя чудесная борода имеет естественный окрас, и стал тем ключом, что отопрёт всю тайну этой галиматьи. Мрмфк! Но постараюсь быть прямолинеен.