Книга Руки Орлака, страница 235 – Морис Ренар

– Так что, – сказала она, – когда к мсье приходил господин Теодор, я никогда не была уверена на все сто, всегда караулила у двери.

– А кто он – этот господин Теодор? – поинтересовался Жером.

– Как – кто? Сын мсье Оверле! А вы разве не знали?

– Я совсем потерял моего старого друга из виду, – извинился Жером. – Я думал, мадам Лабрель – его единственная дочь.

Эпонина просветила нас на сей счет. Теодор Оверле был неплохим, но не более того, боксером, известным под псевдонимом Тео Федер. Драться на ринге – не преступление, пусть даже эта динамичная карьера и идет вразрез со вкусами отца. К несчастью, Тео давал мсье Оверле и другие поводы для огорчения. Теодор вел разгульную жизнь и изводил отца постоянными требованиями наличных. Тяжело вздохнув, Эпонина сказала:

– Накануне смерти мсье, вечером, он снова явился и закатил ему сцену, как раз в тот час, когда мсье слушал радио. Теодор угрожал добраться любыми средствами до его денег. Мне даже стало страшно. Я вошла и, увидев, что господин Оверле аж весь трясется от возмущения, не постеснялась напомнить его сыну о том, сколь слабое у мсье здоровье. «Вы можете его убить, скотина вы этакая!» – бросила я ему прямо в лицо. Тогда он развернулся и ушел. А господин Оверле повторял беспрестанно: «Все это плохо кончится, Эпонина! Господи, лишь бы он остался честным человеком! Я боюсь… боюсь, как бы он кого-нибудь не ограбил, вот что!»

– И все это происходило четвертого февраля, – отметил Жером. – А скажите, мсье Теодор знал, что его отец слушает радио каждый вечер?

– Разумеется, мсье. Господин Оверле редко выходил из дому, и радио играло в его жизни большую роль.

– Благодарю вас, – сказал комиссар, откланиваясь.

В тот же вечер у нас на руках был список программы передач всех французских станций от 5 февраля – дня, в который мсье Теодор Оверле унаследовал половину отцовского состояния.

С первого взгляда ничто, абсолютно ничто не привлекло наше внимание. Перед нами открывалось бесконечное множество гипотез.

Тем не менее на следующий день Жером, по моей наводке, затребовал у трех различных радиостанций «записи сводок последних известий, передававшихся вечером 5 февраля, а затем помещенных в архивы».

Прочитав одну из таких сводок, присланную агентством «Бриссо», он даже подпрыгнул. Вот она:

«В убийстве графини Гюон, дом которой был ограблен прошлой ночью, – сама графиня, напомним, застала грабителя на месте преступления и была им застрелена в упор – подозревается некий боксёр, хорошо известный в своем кругу».

– Боксер! – вскричал Жером. – Это что еще за блажь? В этом деле никогда и речи не шло о боксере!

Подтянув к себе телефон, он попросил соединить его с агентством «Бриссо».

Спустя час директор агентства сообщил нам, что то была непостижимая оплошность, о которой он прекрасно помнит. Работник, допустивший эту оплошность, получил строгий выговор. Набирая текст на машинке, он по рассеянности напечатал «боксёр» вместо «бонтёр»^[134] – слово, которое и фигурировало в изначальной вечерней сводке.

Этого работника звали Шельц. Недавно бедняга умер в больнице от бронхопневмонии. Ни семьи, ни родных у него не было.

– Но как узнать? – пробормотал Жером. – Придется ждать подходящего случая.

Так и текли дни за днями, пока наконец вчера мой шеф с таинственным видом не предложил мне заскочить после работы к нему домой и не провел в весьма впечатляющий кабинет, где он хранил как самые обычные, так и крайне причудливые «орудия преступления». И там, среди револьверов, кинжалов, ножей, кастетов, шприцев, флаконов, веревок, литровых бутылок, камней, полотенец и всего того, что только можно себе представить, он показал мне радиоприемник уже несколько устаревшей модели.