Книга Пес Ее Высочества, страница 166 – Мария Камардина, Натали Смит

— Ты такой глупый… Разве непонятно?

— Но боги…

Она нетерпеливо фыркнула и подцепила пальцем шнурок амулета.

— Они просто мне позавидовали. Древние тётки, у которых нет и никогда не будет такого мужчины.

Он на миг замер, осмысливая ответ.

— Это богохульство, — выговорил он хрипло, зарываясь пальцами в её волосы, а когда она тихонько ахнула и запрокинула голову, поцеловал её в шею, шалея от собственной смелости.

— Богохульство, — мурлыкнула она, жмурясь от удовольствия, — это думать, что есть другие богини, кроме меня. Но ничего, у меня целая ночь, чтобы обратить тебя в свою веру. Снимай эту гадость.

Бьорн стянул шнурок через голову вместе с рубахой и уронил на пол. Он хотел было сказать, что никакие иные богини ему и не нужны, и незачем тратить на убеждения целую ночь, но её губы снова были совсем близко, и от прикосновений перехватывало дыхание, а простыня соскользнула — и открывшееся зрелище лишило его остатков воли и самообладания.

Какая же она…

Происходящее казалось сном — волшебным, прекрасным и совершенно нереальным. Разве имеет он право прикасаться к ней, так уверенно и по-хозяйски? Разве позволено ему целовать эти губы, эту шею, и вот это местечко за ушком, от чего она сладко вздрагивает и прикусывает губу? Разве стала бы она наяву обнимать его вот так, и прижиматься вот так, и говорить срывающимся шёпотом на ухо такие вещи, от которых горят не только щеки, а, кажется, всё тело целиком? И эти её взгляды, и вздохи, и тихие вскрикивания, и громкие тоже, потому что сдерживаться более не в человеческих силах, и долгий, полный истомы стон:

— Ещё… Пожалуйста…

И разве можно ей отказать, даже если мышцы наливаются свинцовой тяжестью и двигаться с каждым разом всё сложнее?..

Она ведь попросила.

Она ведь любит его.

Его принцесса. Его богиня. Его счастье. Смысл его жизни.

…Бьорн не помнил, как заснул, а когда проснулся, темнота за окном посерела и стала почти прозрачной. Беттина спала рядом, подтянув колени к груди, свечи погасли, огонь в камине догорел, и в полумраке Бьорн не видел её лица, только слышал ровное дыхание.

Что ж, кошмары ей этой ночью определённо не снились.

Он подтянул повыше одеяло, укрывая её, и, не удержавшись, коснулся губами её виска — последняя поблажка, как желание приговорённого перед казнью. А потом сполз с кровати на пол, сел и обхватил голову руками, чувствуя, как внутри разливается липкий, тянущий холод.

Что. Он. Натворил⁈

Магия Хелен и врождённая волшебная сила единорога справились с раной уже к утру, шкура затянулась, а кривоватый шрам должен был вскоре исчезнуть. Романтик-интроверт делал упражнения в их небольшом снежном убежище, то и дело норовя лягнуть невзначай или дать хвостом по лицу. Когда единорог припал к земле, оставив зад торчать вверх, Хелен не выдержала:

— Ты чего творишь, бесстыжий?

— Сама такая! — глухо отозвался Урфин, выворачивая под странным углом изящную шею. — Это гимнастика! Мне же скакать с вами на спине, и позволь заметить — ты не фея. Надо размяться.

Хелен была не в духе. Спалось плохо, чувство тревоги из лёгкого почёсывания мизинца перерастало в свербение в носу, и невыносимо хотелось не то чихать, не то нюхнуть табаку, что тоже вызвало бы чих. Этот круговорот добавлял раздражения. Чувство тревоги вообще редкий гость в эмоциях ведьмы, беспокоиться ей давно было не о чем и не о ком, кроме принцессы. Похоже, негодница что-то да натворила, или вот-вот нечто произойдёт. В такие моменты Хелен жалела, что не умела смотреть в хрустальный шар, как некоторые товарки.