Книга Моя навеки, сквозь века, страница 97 – Марина Повалей

— Опять дрались? — спросил в сторону, получил ответ, — новенькие есть? С них и начнём.

Дверь закрылась.

А потом за мной пришли.

И снова долгие переходы из коридора в коридор и снова в коридор. Наконец, мы остановились около двери с табличкой “Л. А. Данковскiй. Врачъ-псiхiатръ”.

Большая женщина, очень похожая на ту, увиденную мной ночью, подтолкнула:

— Ну, что стоишь-простаиваешь?! Дохтор тебя век ждать не буде!

Что ж…

Я вошла, человек, который заглядывал в тот зал, не отвлёкся от записей:

— Присаживайтесь, — кивнул на облезлую кушетку, единственную из мебели, за исключением его стола и шкафа.

Сейчас его голос был мягче, глубже, весомее. И слово, что он произнёс, сказалось очень медленно. Я наблюдала за ним, пока он заканчивал: чуть отросшие, но чистые, тёмно-русые, очень густые волосы. Они, будто, в беспорядке, но с острым лицом, выдающимся подбородком, выглядит очень гармонично. Эдакий сумасшедший учёный.

— Как вас зовут? — доктор отложил бумаги, внимательно меня оглядел.

Телефона на его столе нет. Либо это не главврач, либо меня обманули.

— Алиса Ивановна… Слепцова.

— Какое сегодня число?

Вчера было второе марта…

— Третье марта, тысяча девятьсот седьмого года.

— Почему вы здесь?

— Я не знаю, — я, и правда, растерялась. Не мог же Герасимов меня сюда отправить и никого не предупредить? И о нём вот так не скажешь…

— Вы помните, как оказались здесь? — окно за его спиной скрипнуло всей рамой.

— Меня привезли вчера… сказали, что здесь мне помогут…

— Кто привёз?

Я вертелась, как уж на сковородке.

Несколько десятков однотипных вопросов, некоторые повторялись. И врач… он говорил медленно, смотрел очень внимательно, глаз не отводил от моего лица. Вопросы ни о чём: кто я, где родилась-училась…

— Хорошо, Алиса Ивановна. Как ваше настроение?

Господи, Боже мой!

До этого мне действительно казалось, что мы на равных. Что оба адекватные, и он прекрасно это понимает. Мне просто нужно рассказать ему, зачем и почему я здесь. Интуиция подсказывает: нельзя. Нельзя говорить – в лучшем случае примет за ложь, в худшем – пропишет диагноз.

— Хорошее, спасибо.

— Как вам в нашей больнице? — Данковский откинулся на спинку стула, покусывает кончик карандаша. Ему не всё равно, я для него не рутина. Он смотрит заинтересованно, живо, внимательно изучая меня.

— Хорошо, спасибо.

— Вас разместили с комфортом?

— Да.

Вспомнилось его лицо, когда он заглянул в тот зал после драки: ни малейшего сомнения, что женщины сцепились сами.

— Как вам понравилась ваша палата? Условия подходящие?

Я колебалась только секунду:

— Да.

— Что ж, несколько вопросов по общему состоянию здоровья…

Аллергии, хроники…

— Вы нетронуты?

— Нетронута? — что это значит вообще?!

— Как женщина. Вы женщина или ещё чисты?

Сюр.

— Я нормальная женщина! — которой не нужно быть девственницей, чтобы быть нормальной!

— Поправьте меня… вы не замужем?

— Замужем! — кто бы мне сказал, что за бес в меня вселился.

— Муж ваш…

— В отъезде.

— Но вас сюда привезли…?

— Я не знаю, какие-то люди.

Как все современные люди, я бывала у психолога. Но всегда считала, что беседа с психиатром будет другой… в такой беседе, будто, оба собеседника должны понимать, что среди них есть псих. Этот же доктор, кажется, и не считал меня психичкой, я же, заговори с ним вне стен больницы, никогда бы не подумала, кто он по профессии. Он больше похож на поэта, увлечённого, забывающего, что волосы нужно стричь, а карандаш при барышне не грызут… Вася никогда не стал бы при мне грызть карандаш.