Книга Аптекарский огород попаданки, страница 126 – Ри Даль

— Вениамин Степанович, — сказала я, стараясь говорить твёрдо. — Продолжайте раздавать пилюли. Всем, у кого есть симптомы. И… найдите крыс. Всех, какие есть. Их нужно уничтожить. И зерно, ткани, всё, что могло быть заражено, — сжечь. Это наш единственный шанс остановить заразу.

Он кивнул, но в его глазах не было уверенности.

— А Агата? — спросил он тихо.

Я посмотрела на девочку, на её закрытые глаза, на её бледное лицо, и покачала головой.

— Она борется, — ответила я, хотя сама не верила своим словам. — Но… я не знаю, сколько ещё продержится.

Вениамин хотел что-то сказать, но только кивнул и вышел, тихо прикрыв дверь. Я осталась одна с Агатой, с её хриплым дыханием и с моим страхом, который, казалось, заполнил всю комнату.

В Средние века врачи носили маски с длинными клювами, наполненными травами, думая, что это защитит их от чумы. Они были так же беспомощны, как я сейчас, и всё же продолжали бороться. Я должна была продолжать. Ради Агаты. Ради всех, кто ещё мог быть спасён.

К вечеру жара стала невыносимой. Окна в комнате Агаты были открыты, но воздух был тяжёлым, пропитанным запахом гари от костров, где сжигали заражённые вещи. Я сидела у кровати, обмахивая Агату веером. Девочка металась в бреду, её губы шевелились, но слов я не могла разобрать. Иногда она звала мать, иногда — меня, и каждый её шёпот был как нож в моё сердце.

Я не выдержала. Мне нужен был воздух, хотя бы на минуту. Я знала, что не должна покидать Агату, но мои лёгкие горели, а разум кричал, требуя передышки. Я позвала Груню, велела ей сидеть с Агатой и ни к чему не прикасаться, а сама вышла в сад.

Ночь была тёплой, но звёзды казались холодными, равнодушными к нашей беде. Я вдохнула воздух, пахнущий лавандой и дымом, и почувствовала, как слёзы жгут глаза. Я не плакала с тех пор, как оказалась в этом мире, но сейчас, в одиночестве, позволила себе слабость.

Я стояла у яблони, касаясь её шершавой коры, когда услышала шаги. Мой первый инстинкт был спрятаться — боялась, что кто-то из слуг увидит меня в таком состоянии. Но затем я узнала его.

Василий Степанович. Его фигура, чуть сгорбленная, с тростью в руке, появилась из тени. Он выглядел ужасно: лицо осунулось, глаза запали, а кожа приобрела нездоровый серый оттенок. Но я знала, что он не болен — не чумой, по крайней мере. Его болезнь была другой, и я чувствовала её в каждом его взгляде.

— Александра Ивановна, — сказал он тихо, останавливаясь в нескольких шагах.

Я вытерла слёзы, стараясь собраться.

— Василий Степанович, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Вам не следует быть здесь. Это… опасно.

Он покачал головой, словно мои слова были пустым звуком.

— Неважно, — сказал он, и в его голосе была странная лёгкость, почти неуместная. — Знаете, я вспомнил сегодня, как в детстве ловил светлячков в этом саду. Они были повсюду, маленькие звёзды в траве. Агата тоже их любила. Мы с ней однажды…

Он замолчал, и я почувствовала, как моё сердце сжимается.

Он говорил о пустяках, о светлячках, о детстве, и это было так не похоже на него, что я растерялась. Я боялась заговорить, боялась разрушить этот хрупкий момент, но ещё больше боялась того, что он скажет дальше.

— Вы устали, — сказала я тихо, стараясь не смотреть ему в глаза. — Вам нужно отдохнуть.