Книга Аптекарский огород попаданки, страница 132 – Ри Даль

Теперь Агата сидела на кровати, капризничала и мечтала о пирожках. Я смотрела на неё и чувствовала, как моё сердце наполняется теплом. Она была жива. Она смеялась. Она спорила. И это было больше, чем я могла просить.

Я поднесла ещё одну ложку каши к её губам, когда почувствовала чей-то взгляд. Подняла глаза и увидела Василия Степановича, стоявшего в дверях. Его фигура, чуть сгорбленная, с тростью в руке, казалась застывшим каменным монументом — так неподвижно он стоял, глядя на нас. Лицо, обычно суровое, было мягче, чем я привыкла видеть.

Агата, проследив за моим взглядом, повернула голову.

— Папенька! — воскликнула она, и её лицо осветилось улыбкой, такой яркой, что, казалось, она могла разогнать любую тьму.

Василий Степанович шагнул в комнату, и я заметила, как его губы дрогнули, словно он пытался сдержать улыбку. Он подошёл к кровати, присел на край, осторожно, чтобы не потревожить Агату, и взял её маленькую руку в свою.

— Как ты, моя принцесса? — спросил он, и голос его был мягким, почти ласковым — таким я его ещё не слышала.

Агата, словно почувствовав момент, выпрямилась и с озорным блеском в глазах заявила:

— Папенька, я уже готова петь и танцевать! Только Сашенька не пускает, всё кашу заставляет есть!

Я невольно фыркнула, а Василий Степанович… рассмеялся. Это был низкий, тёплый смех, который, казалось, заполнил всю комнату. Я замерла, не веря своим ушам. За всё время, что я знала его, он ни разу не смеялся — ни так, ни вообще. Его лицо, с глубокими морщинами, разгладилось, и на миг он показался мне моложе, почти таким, каким, наверное, был до войны, до потерь, до боли.

— Петь и танцевать, говоришь? — переспросил он, всё ещё улыбаясь. — Ну, это мы ещё посмотрим. А пока слушайся Александру Ивановну. Она лучше знает.

Агата надула губки, но послушно открыла рот, когда я поднесла следующую ложку. Я поймала взгляд Василия Степановича, и он кивнул мне — едва заметно, но с такой благодарностью, что я почувствовала, как щёки начинают гореть.

— Папенька, а ты споёшь со мной? — спросила Агата, проглотив кашу. — Как раньше?

Он замялся, но потом кивнул.

— Спою, моя радость, — ответил тихо. — Только попозже. Когда ты совсем поправишься.

Я закончила кормить Агату, убрала миску и помогла ей устроиться поудобнее на подушках. Она всё ещё была слаба, и я видела, как её веки начинают тяжелеть — она устала даже от этого короткого разговора. Поправила одеяло, шепнув ей, чтобы отдыхала, и встала. Василий Степанович тоже поднялся, и я почувствовала, что он хочет что-то сказать.

— Пойдёмте, Василий Степанович, — сказала тихо, направляясь к двери. — Пусть Агата отдохнёт.

Он кивнул и последовал за мной. Мы вышли в сад, и я вдохнула тёплый июльский воздух, пропитанный ароматом цветущих яблонь и лаванды.

Сад преобразился за прошедший месяц. Когда я впервые оказалась здесь, в конце мая, он был ещё полон весенней свежести, с молодыми листочками и первыми цветами. Теперь же, в начале июля, всё вокруг пестрело красками: яблони покрылись густой листвой, а их цветы осыпались, оставив маленькие зелёные завязи, обещавшие осенний урожай. Лаванда, которую я так любила, расцвела пышными фиолетовыми кустами, и её запах смешивался с ароматом роз, которые Груня бережно подрезала каждое утро. Трава, ещё недавно пожухлая от поздних заморозков, теперь была сочной, мягкой, а в тени деревьев цвели одуванчики, которые Агата так любила собирать, когда была здорова. Даже воздух казался легче, словно сама природа праздновала победу над смертью.