Книга Аптекарский огород попаданки, страница 147 – Ри Даль

Анна кивнула на свёрнутый плащ в углу, и я, не споря, опустилась на него. Сердце всё ещё колотилось после стычки с папенькой и Ставрогиным, и слова генерала Скобелева, прогнавшего их, звенели в ушах, как далёкий колокол.

— Задёрни полог покрепче, — сказала Анна, и голос её, низкий и твёрдый, не терпел возражений.

Я повиновалась, пальцы дрожали, пока я затягивала верёвку. Вернувшись, я застыла под её взглядом — суровым, но в то же время понимающим. В глазах Анны, тёмных, как осенняя ночь, мелькало что-то тёплое, почти материнское. Она молчала, и это молчание давило, будто каменная плита.

— Ну, — заговорила она наконец, скрестив руки на груди, — правда ли то, что твердили эти господа? Ты и впрямь княжна?

Я сглотнула, чувствуя, как горло сжимается. Лгать Анне было бы глупо — она видела меня насквозь, как видела всех сестёр, с которыми мы делили эту тяжкую ношу. Я кивнула, медленно, словно каждое движение отнимало силы.

— Правда, — выдохнула устало. — Всё правда. Папенька… князь Иван Ипатиевич Демидов. Он хочет выдать меня за Ставрогина. Но я сбежала. Я не хочу той жизни. Хочу быть здесь, сестра. Хочу помогать, врачевать, быть полезной.

Анна прищурилась, её лицо осталось неподвижным, но в глазах мелькнуло уважение, смешанное с тревогой. Она шагнула к табурету, села, и дерево скрипнуло под её весом.

— Полезной, говоришь, — повторила она, и в голосе её был лёгкий упрёк. — А чего хочешь ты, Александра? Не для раненых, не для Бога, не для других. А для себя. Чего жаждет твоё сердце?

Вопрос ударил, как гром. Я замерла, чувствуя, как мысли кружатся, словно листья в бурю.

Чего хочу я? Для себя?..

Я так долго бежала — от папеньки, от Ставрогина, от замужества, что едва помнила, каково это: желать чего-то для себя. Но под взглядом Анны, твёрдым и проницательным, ответ всплыл сам собой, как ключ из глубины.

— Хочу остаться, — сказала я, и голос мой окреп. — А ещё… Хочу найти того, кто дал мне надежду, — пальцы письма с алой печатью. — И… хочу найти брата. Я думала, он погиб, но теперь… теперь я знаю, что он, быть может, жив.

Анна вскинула брови, но не перебила. Она ждала, и я, набрав воздуха, рассказала ей всё: о Николаше, о его любви к рисованию, о войне в Туркестане, о разговоре с поручиком Воронцовым, о гербе со стрелой и саблей, что, возможно, создал мой брат. Слова лились сбивчиво, путались, но Анна слушала, не отводя глаз.

— Самарканд, значит, — сказала она, когда я умолкла, переводя дыхание. — Ты хочешь ехать туда? Искать его?

Я кивнула, чувствуя, как решимость растёт, словно горячая волна.

— Да. Если он жив, если есть хоть малейший шанс… Я должна. Если я верну Николашу, папенька, быть может, перестанет… — я запнулась, подбирая слова, — перестанет видеть во мне лишь невесту для Ставрогина. А если нет… я всё равно хочу знать. Я люблю его, сестра Анна. Он мой брат. Верю, Бог спас его. Хоть и не знаю, как его найти.

Анна молчала, глядя в пол, пальцы её теребили край рукава. Наконец она подняла взгляд, и в нём читалась суровая решимость.

— Это опасно, Александра, — сказала она. — Самарканд — не Москва, и даже не Балканы. Совершенно иной край. Пустыни, горы, чужие обычаи. И война там до сих пор не затихла. Туркестан неспокоен. Не боишься?

Я покачала головой, хотя страх шевельнулся где-то в глубине, как тень.