Книга Аптекарский огород попаданки, страница 148 – Ри Даль

— Меня ничто более не страшит, — ответила я твёрдо. — Я видела смерть здесь, в Плевне. Видела, как люди теряют надежду. Я готова к испытаниям. Если Николаша жив, я найду его. А если нет… хотя бы узнаю правду. Попытаюсь узнать.

Анна кивнула, и на губах её мелькнула улыбка — редкая, как луч солнца в ноябре.

— Хорошо, — сказала она. — Ты сильна, Александра. Сильнее многих. Но знай: отец твой и Ставрогин не отступят. Они правы в одном — по закону ты здесь без их дозволения. Сёстры общины за тебя, мы тебя не выдадим, но если власти вмешаются… могут быть… последствия. Готова ли ты к борьбе?

— Готова, — ответила я без колебаний. — Но, быть может, мне лучше укрыться. Ехать в Самарканд — это не только поиск брата. Это… спасение. На время. Пока я не найду ответы.

Анна задумалась, взгляд её стал далёким.

— У меня есть связи в Самарканде, — сказала она наконец. — Двоюродный брат мой, Павел Григорьевич, служит там майором в гарнизоне. А ещё сёстры нашей общины — три из них уехали туда в прошлом году, помогают в госпитале при крепости. Они примут тебя, дадут кров. Но дорога будет долгой, Александра. И тяжёлой. Ты уверена?

— Уверена, — выдохнула я, чувствуя, как сердце бьётся быстрее. — Я должна.

Анна встала, подошла к столу и достала из-под бинтов кожаный кошель. Отсчитала несколько серебряных рублей и протянула мне.

— Это всё, что могу, — сказала она. — На дорогу хватит. Павел в Самарканде поможет. И ещё… — она помедлила, глядя на меня с теплотой. — Да поможет тебе Господь, сестра. Ты идёшь правым путём.

Я взяла деньги, чувствуя, как слёзы жгут глаза. Вскочив, я обняла Анну, и она, хоть и застыла на миг, мягко похлопала меня по спине.

— Иди, — сказала она. — Собирайся. Я договорюсь, чтобы тебя вывезли с обозом до порта. А там… молись и не теряй веру.

Сборы были быстрыми. Я взяла лишь самое нужное: свои немногие пожитки да кусок хлеба, который сестра Прасковья сунула мне со слезами. Сёстры провожали молча, но их взгляды — Прасковьи, Марии и других — грели, как очаг. Они обнимали меня, шептали благословения, и я чувствовала, как их тепло укрывает меня, словно щит.

К вечеру обоз был готов. Меня усадили в телегу, груженную пустыми бочками и мешками, рядом с молчаливым возницей, чьё лицо было спрятано под широкополой шапкой. Анна шепнула ему что-то, и он кивнул. Сёстры стояли у края лагеря, их силуэты таяли в сумерках, и я, сжимая саквояж, шептала молитву, чтобы бог уберёт моих сестёр.

Дорога до Варны, порта на Чёрном море, заняла три дня. Телега скрипела, колёса вязли в грязи, и я куталась в платок, дрожа от холода. Возница молчал, лишь изредка покрикивая на лошадей. На ночлегах в деревнях я спала на соломе в сараях, а днём грызла хлеб, запивая водой из фляги.

В Варне я пересела на пароход до Одессы — Анна дала мне письмо для капитана, и тот, буркнув, выделил мне угол в трюме. Море штормило, и я, цепляясь за переборки, молилась, чтобы буря не потопила нас.

В Одессе я нашла поезд до Москвы — товарный, с жёсткими лавками, где ехали купцы, солдаты и крестьяне. Дорога заняла неделю, и я, глядя в мутное окно, писала письмо Груне. На остановке в Харькове я купила перо, чернила и бумагу, и, пока поезд стоял, скрипела пером, изливая всё, что наболело.

«Милая моя Груня, здравствуй!

Пишу тебе из поезда, что везёт меня через степи и города, и сердце моё полно тревоги и надежды. Прости, что не писала так долго — дни в Плевне были тяжкими, и перо едва держалось в руке. Но теперь, когда я еду в Самарканд, хочу рассказать тебе всё, дабы ты знала, что со мной и зачем я решилась на этот путь.