Книга Дочь мольфара, страница 27 – Ри Даль

Раздался первый неуверенный стук, и девушка обратилась в сплошной слух. Стук повторился, а через несколько секунд свершился и третий.

Янко…

Вытянувшись в струну, Каталина замерла, когда он приблизился и сел на лавку рядом с ней. Плакальщицы затянули песню по третьему кругу, заключительному. Четверо служниц взяли под локотки зарекаемых и потянули за собой в долгий, скорбный хоровод.

Каталина старалась держать глаза прямо, не шевелить ими, не поддаваться очередному соблазну. Боялась спугнуть такую зыбкую удача, ведь Янко всё-таки пришёл. Мог поступить иначе, но пришёл.

Она не смотрела на него, а потому не видела, как бледно его лицо. И, конечно, не знала, что не прийти Янко не мог. Голова Шандор обещал сжечь дотла мольфаров дом вместе со всеми обитателями, если Янко взбредёт в голову опозорить две уважаемые семьи. И, конечно, Каталина не знала, что не только её спина украшена стигмами отцовской любви, но и Янко не обошла точно такая же участь.

Их роднило больше, чем они оба могли бы представить, но каждый предпочитал не поворачивать взора, не будить лихо.

Плакальщицы рыдали над судьбой господарушки. Служницы провожали заречённых в последний свободный путь. Отец Тодор наблюдал за действом бесстрастно. Голова Шандор — с напряжением. Супружницы почётных семейств стояли позади мужей с потупленными лицами. Друг с другом им тоже не о чем было говорить.

Наконец, служницы разминулись в направлениях: двое, обрамивших Янко, пошли против часового хода; двое, держащих Каталину, — по ходу стрелок. С последним куплетом песни жениха и невесту подвели к сенному настилу, обоих поставили на колени, лицом к лицу.

Кроваво-красные ленты сверкнули языками огня в слабо освещённой горнице. Одна лента потекла алой змеёй по запястьям Каталины, её родная сестрица — по запястьям Янко. Туго-туго стянулись узлы, близко-близко примкнули бьющиеся вены на руках. И лишь по единственному концу оставлено — чтобы полностью завершить обряд заречения, сцепив смотанные руки в один общий букет.

Но прежде следовал поцелуй.

В полной тишине служница поймала кончик ленты Янко и поднесла к Каталининым губам.

Теперь, как бы ей не хотелось, а всё же глянуть на жениха пришлось. И тот, кого увидела перед собой Каталина, нисколько не напоминал того Янко, что ещё недавно говорил с ней, скрипя зубами, на базаре. Тот Янко был живой и пылкий, хоть резок в своих порывах. Этот Янко был равнодушным и унылым, и единственное, что ещё отделяло его цветом от серого тусклого неба, так лишь глаза, полные неистребимой горечи. Каталина узнала в тех глазах собственную личину, которая многократно отразилась там, будто в зеркальном лабиринте.

Она сделала вдох и покорно прижала губы к алому атласу.

Служница отпустила ленту. Вторая служница следом ухватилась за другой конец — за ленту Каталины. Настала очередь Янко.

Распластанная на старушечьих ладонях, лента смотрелась как открытая рана. Янко был не в силах перестать думать о том, сколько ран откроются на сердце его возлюбленной, когда он оставит сейчас единственный поцелуй, тем самым дав своё бесповоротное согласие на свадьбу с другой девушкой. И как много собственной крови он потеряет, зарекаясь с безразличной ему Каталиной.

Его нисколько не тревожило, что чувствует Каталина. Не волновало её отстранённое лицо, не трогал мрак, поселившийся в её обесцвеченных глазах. Но угрозы отца Янко всё-таки волновали. Они были небеспочвенными. По сути, и угрозами они не были. Лишь голыми фактами, предрекавшими судьбу наперёд.