Книга История Натаниэля Хаймана, страница 77 – Арм Коста

На самом деле мой поступок был неумным. Он мог вызвать жестокую обиду и негодование Мойры Шахор, которая, судя по всему, твёрдо решила изменить мою жизнь. Чёрт возьми, кто дал ей это право?

Вопреки приятному стрессу, связанному с предложением руки и сердца, мы с Лили спокойно спали, ели, принимали ванну, занимались любовью, мешая спать соседям. Жизнь протекала по обычному руслу, словно в ней ничего не изменилось.

В четверг вечером неожиданно зазвонил телефон. Голос Сержа звучал весело и бодро. Он бесцеремонно заявил:

— Дружище, салют! Звоню тебе сказать, что не нахожу себе места — так жду твоего визита! Наконец-то в моём доме будут особенные гости! Твой друг не отверг моего приглашения? Он будет?

— Мой друг?

— Ну не любовник же он тебе! — рассмеялся Серж. — Я спрашиваю о Натане Хейме, товарище твоём дорогом. Забыл такого?

— Ах, да, конечно, господин Хейм обещал прийти, — с улыбкой ответил я, — не тревожься, уговор в силе.

«Кто умеет внушить, что он не очень хитёр, тот уже далеко не прост» (Жан де Лабрюйер).

В полдень, когда я находился в редакции, Серж позвонил снова. Фабьен Сорье, побуждаемый своим низменным любопытством, незаметно подкрался к двери моего кабинета — именно в тот час, когда я записывал указания друга, как добраться до его дома.

Одной рукой я накидывал на плечо пальто, другой — держал трубку. После разговора с Сержем я позвонил по номеру, указанному на визитной карточке Хейма, и на звонок ответил уже знакомый мне пожилой дворецкий. Записав адрес Сержа Тарда, Бальтасар пообещал немедленно передать моё сообщение своему хозяину.

Я обернулся и увидел в дверях Фабьена Сорье. С его лицом словно поработал художник-импрессионист: лоб и нос были бледными, как мел, щёки багровыми, под глазами легли зелёные тени. Как славно было, что этот отморозок на какое-то время оставил меня в покое, но теперь, видимо, решил испортить остаток рабочего дня.

— Прошу меня простить, Доминик, — бесцеремонно спросил главред, — ты сильно занят?

Я почуял, что моему мозгу грозит опасность быть отравленным мерзкой болтовнёй Сорье. А тот стоял боком в дверном проёме, засунув руки в карманы — ну, просто образец культуры.

Я ответил:

— Нет, мсье Сорье, не занят, время для вас всегда найдётся!

Эти слова навлекли на меня проклятие — шеф немедленно завёл свой подлый монолог.

— Сочтёшь ли ты меня достойным поинтересоваться, как у тебя подвигается работа? Ты уже соблаговолил продемонстрировать в новом рассказе свои блестящие писательские навыки?

Я попытался противостоять ему, не срываясь на откровенную грубость.

— Да! Да! И ещё раз да! Боже мой, рассказ будет чудесным, мсье Сорье, не беспокойтесь! Вы же знаете, я не дам опозорить ни себя, ни вас!

— Ну, как бы тебе так объяснить… — ехидно сморщившись, проговорил главред. — Мы — обычная газета, когда-то раскритикованная, опозоренная, разбитая в пух и прах. Tour Eiffel не может сейчас похвастаться покровительством буржуев, потому… поспеши с материалом, иначе нам всем не отмыться от позора.

«Н-да, как будто из-за меня одного будет сорван целый выпуск…» — подумал я.

Но вслух ответил вежливо:

— Я всё понимаю! И тем не менее мне потребуется ровно один день на то, чтобы вычитать рассказ. По срокам я вполне успеваю.

— О, конечно, Доминик, но не забудь, пожалуйста, что в понедельник я требую от тебя готовый рассказ.