Книга История Натаниэля Хаймана, страница 78 – Арм Коста

«Назад дороги нет, и делать нечего, ты же сам пообещал, Рууд. Один день… Всего один день…»

Я думал, Фабьен Сорье уже закончил свой ехидный разговор и сейчас избавит меня от своего присутствия, но нет. Он заговорил о том, из-за чего мне приходилось прятать глаза.

— К слову, Доминик, как поживает твой друг, мсье Хейм?

Голос Фабьена Сорье мгновенно переменился, теперь он прямо-таки сочился любезностью.

— Он до смерти занят, — поспешно произнёс я, — давно мы с ним не виделись, не созванивались. Подумываю устроить ему за это бойкот и прекратить дружбу… Ишь какая важная птица, забыл о существовании старого товарища! Времени на встречу никак не найдёт! А уж тем более на знакомство с неинтересными и ненужными ему людьми!

Я высокомерно засмеялся. Мой шеф нахмурился, его физиономия злобного поросёнка мигом стала постной. Разумеется, Фабьен Сорье игнорировал мою иронию, может, и вовсе не уловил её. Странно, что «эрудированный», как он сам о себе выражался, главред не понял, что над ним издеваются.

Надо сказать, никто в нашей редакции не осмеливался набраться такой рискованной отваги, чтобы поставить на место корыстного, надменного и недалёкого главного редактора. Раньше я держался робко, поскольку был слишком молод: привычно носил маску покорности и нелепо молчал в ответ на издёвки шефа.

Зато теперь я смеялся новым смехом: дерзким, уничтожающим. Даже увольнение не испугало бы меня. Я был уверен, что завоевал главного редактора, закрепил его зависимость от меня надеждой на знакомство с Натаном Хеймом.

— Доминик, мне бы не хотелось дёргать тебя каждый раз, — начал Фабьен Сорье. — Но, если ты встретишься с мсье Хеймом, дай мне знать, не забудь. Я же о тебе не забыл.

Я устремил взгляд на дверь. Как ни странно, Сорье понял намёк и выскользнул из кабинета. За ним последовал и я.

За окном слышался кроткий голос ветра, лениво обдувающего бледные лица прохожих. На улицы спустился сырой туман, а вместе с ним пришла непонятная тоска. Почему-то осенью, в пору дождей и туманов она ощущается особенно остро. Может быть, так мы неосознанно грустим по ушедшему лету?

Вечер пятницы считается самым приятным из всей недели, но я не ощущал себя счастливым и любимым. Ощущение тоскливого одиночества оставалось со мной до воскресенья.

Чувственность Лили притупилась, она была со мной, но как будто без меня. Работа на износ сделала её слепой к любви.

В воскресенье, скитаясь от безделья по Парижу, проезжая узкими романтическими переулками, я вдруг подумал, что Лили периодически куда-то ускользает в пять утра, изображая весьма занятую особу. Раньше я не видел в этом ничего подозрительного. Но слова Мойры Шахор заставили меня сомневаться в любимой женщине. А что, если она обманывает меня, утверждая, что работает на ресепшене в отеле, а сама встречается с мужчинами за деньги?

Мои мысли прервал шорох на заднем сиденье. Я обернулся. Там сидела Мойра Шахор. От испуга я резко затормозил. Машина завизжала. Гречанка даже не шелохнулась, а я… ударился головой о руль.

— Насколько я знаю, вы приглашены в гости?

В её голосе не слышалось ни удивления, ни укора, ни гнева. Она закурила сигарету и выпустила струйку сизого дыма в приоткрытое окно.

— Это возмутительно! — закричал я. — Чёрт подери, мадам, от ваших фантастических появлений можно сойти с ума! Извините, не могли бы вы заранее оповещать меня о своём приходе, иначе я не доживу до тридцати четырёх!