Книга Красная лилия, страница 47 – Ян Мортенсон

Я кивнул и посмотрел на бутылку. Вот так же в беседке лежал Густав, один и тот же яд убил обоих. Хотя было и различие: Густав убит, а Сесилия лишила себя жизни сама. Дверь и окно заперты изнутри, прощальное письмо, хотя всего в несколько строчек, написано ею самой. Зачем она это сделала?

В ожидании полиции я обошел дом, стараясь ничего не трогать, чтобы не затруднить расследование отпечатками собственных пальцев. Перед комнатой, где лежала она, была еще спальня, безлико и тоскливо обставленная. Типичная комната для гостей в загородном доме, с остатками разных гарнитуров. Была там и небольшая кухонька, скорее уголок. На плите стоял чайник со свистком. «Для кофе в термосе, — подумал я. — Кто же навещал ее? Еще две комнаты. Обе, очевидно, служили архивом для бумаг Густава. Вдоль стен — полки, длинные столы загромождены бумагой, картонные коробки забиты газетными вырезками и документами. Но было одно общее для всех помещений во флигеле, где жила Сесилия. Все окна были закрыты и заперты изнутри на крючки. Кухонная дверь заперта тоже изнутри. Ключ торчал в замочной скважине, как и в большой двери, ведущей в сад. Если убийца не исчез через печь, то очевидно самоубийство. Но почему? Молодая, красивая, полная энергии. Училась в университете, должна была защищаться по государственному устройству. Кто-то обманул ее, и у нее не хватило сил больше жить. Густав не смог оставить Уллу ради Сесилии. Она думала, что они поженятся? А Густав воспользовался ею, а потом трусливо спасовал?»

В задумчивости я вернулся в комнату. Улла, поджав ноги, сидела в кресле, так же тихо, молча, испуганно, как я ее оставил. Полиция должна была вскоре прибыть. Самого Калле Асплюнда я не нашел, но представитель полиции, с которым я говорил, понял, о чем речь.

Только я собрался сесть в другое кресло, как вдруг заметил что-то под стулом возле лежавшего на ковре тела. Может быть, я видел это и раньше, но как-то не обратил внимания. Мои мысли были сосредоточены на мертвой девушке, я был в шоке, найдя ее на полу, и поэтому сознание не фиксировало посторонние предметы. Я наклонился и поднял цветок. Красную лилию.

Тут со двора послышались звуки подходивших машин. Мигнул свет. Раздались тяжелые удары в дверь. Это так они стучались.

Я вышел в зал, повернул ключ, торчавший в двери, и открыл. На лестнице стоял озабоченный Калле Асплюнд. А за ним — несколько мужчин, которых я не знал.

Калле кивнул мне и вошел, поприветствовал Уллу, наклонился над Сесилией, взял ее запястье, но пульса не прощупал. Он покачал головой, подошел к письменному столу. Прочел краткое сообщение и затем понюхал пустой бокал. Опять покачал головой и посмотрел на меня.

— Рассказывай, — бросил он. — Рассказывай все точно, что ты знаешь об этом.

— Сначала я покажу тебе вот это, — ответил я и протянул ему красную лилию.

Он посмотрел на бледно-розовый цветок, покрутил его, понюхал. Потом отдал одному из серьезных мужчин с черным атташе-кейсом.

— Эта — красная, — наконец сказал он, глядя в окно, словно сам себе. — А та была белая. Да-да, — и он вздохнул.

— Даниельссон! — обратился он к человеку с портфелем. — Распорядись, чтобы начинали, а сам помоги госпоже Нильманн возвратиться в усадьбу. Я поговорю с ней немного позже, я понимаю, что ей трудно оставаться здесь.