Книга Воля владыки. В твоих руках, страница 42 – Рия Радовская

Одно Асир знал точно — Лин в сознании. Она балансировала на грани бреда и реальности, и, хотя эта грань была очень тонкой, держалась, не переступала. Когда сознание почти уплывало, Асира накрывало мутными, душными запахами подступающего безумия, потом они прояснялись, становились четче, но разобраться в них сейчас не вышло бы, даже наблюдай он со стороны. К тому же в гортани, в сознании слишком сильно и горько осел последний запах Лин, последний запомнившийся. Запах страха, дикого, парализующего. Лин боялась и раньше, в пыточной, в казармах, но тогда она искала у Асира защиты, а в тот злополучный вечер испугалась его самого.

Это перечеркнуло все. Все, что было до, и все, что могло быть после. Асир никогда не прикоснулся бы к анхе, которая его боится. Больше — никогда. Казалось бы, прошла прорва лет, он мог вспоминать о том кошмаре спокойно, почти равнодушно. Но не зажило. Выяснить это вот так — в собственной спальне, рядом с анхой, которая успела стать для него особенной, было больно. Слишком больно, чтобы продолжать. Он воспитал своего зверя, выдрессировал его и контролировал, изредка давая лишь немного воли. И чем все кончилось? Немного выпивки и много гнева. Этого хватило для всего. И для ничем не прикрытого панического ужаса в запахе Лин, и для раскаяния — мучительного, горького, и для руин, оставшихся вместо спальни.

Злился ли он на Лин? Злился. За все. За то, что не слышала, не понимала, упорствовала в своей глупой преданности неблагодарной скотине. За то, что не такая, какой казалась, не та, кого Асир успел себе выдумать. Но на себя, на собственную слабость злости было гораздо больше. Не сдержался. Не смог. Тоже оказался не тем кродахом, которого наверняка нафантазировала себе напялившая проклятый ошейник Лин. Потому что своего кродаха так не боятся.

Что изменилось сейчас? Ничего. Разве что вернулся контроль, вернулась способность соображать и чуять в воздухе что-то кроме чужого ужаса. Лин так и не сняла халасан. И Асир даже догадывался, почему — чтобы другие кродахи не зарились. Лалия не понимала, она не видела, не чуяла и не знала. Трущобная девка тем более понять не могла.

Когда Лин потекла и почему не сообщили сразу, Асир еще собирался выяснить, но, судя по всему, давно. Времени на раздумья не осталось. К тому же сейчас она пахла не страхом, а мучительным желанием, горькой, болезненной жаждой, отчаянием, прижималась всем телом, хотя Асир не чувствовал в ее руках былой уверенности или силы, и дышала, как будто хотела надышаться впрок.

Он дошел до пустующих комнат митхуны, пнул дверь и опустил Лин на кровать. Склонился над ней, расстегивая промокшую от пота рубашку. Можно было содрать, но Асир не хотел пугать ее снова. Хватит.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Поговори со мной.

— Ты еще злишься, — Лин не спрашивала, в чуть слышном голосе стыла убежденность. — Я не знаю, о чем говорить.

— Я злюсь на себя. — Асир выпутал ее руки из тугих манжет, осторожно стянул рубашку. — Ты хочешь остаться со мной?

— Да, — Лин дернулась к нему, широко распахнув глаза, в запахе полыхнула мучительная, отчаянная надежда, тут же сменившись… сомнением? — Хочу, — теперь она шептала, быстро, жарко, со всхлипами хватая воздух. — Но ты разве хочешь? Так не бывает, только в кино успевают спасти в последнюю секунду. Ты ведь не хотел меня видеть, что изменилось? Я не выдержу, если потом… — она замолчала, закрыв глаза и скривившись. — Прости. Я не должна… так…