Книга Воля владыки. У твоих ног, страница 45 – Рия Радовская

— Совсем двинутая? Какой еще, в бездну, боли?

— Лучше заткни, — повторила Хесса. Сардар не слушал, ну и пошел он. Сам виноват.

— Как любишь? На коленях? На спине? Сверху?

— Никак! Отвали и вставь уже, урод! — вот теперь прорезался голос. Запершило в горле, а рот вдруг наполнился слюной, потому что Сардар скинул рубашку и теперь стягивал с себя штаны. У Хессы сдавило в груди — большой. Больше, чем у Рыжего. Больше, чем у Мархана и Силача Пинта. Будет больно.

Но он хотя бы один здесь. Пока.

Без веревок и кляпа было странно и страшно. Дополнительное издевательство — иллюзия, надежда, что сможешь защититься, сделать хоть что-то. Непривычно. Некуда девать руки, чтобы не тряслись, нечего стиснуть зубами, чтобы не стучали безостановочно сейчас и чтобы не орать от боли — потом. Никакой возможности сохранить хотя бы тень достоинства. Проклятый ублюдок!

Сардар замер, разглядывая ее — взгляд скользил по телу, ощущаясь горячей волной выматывающей душу похоти. Хесса, кусая губы, смотрела тоже. Не могла рассмотреть лица — в глазах плыло от слез, но ясно видела качавшийся прямо перед ней тяжелый, толстый член с крупной побагровевшей головкой. Ноги у Сардара были бледными, и казалось, что член приставлен от кого-то другого. От какого-нибудь горного великана или ракшаса.

Он протянул руку, мягко провел кончиками пальцев по щеке, снимая слезы.

Из горла рвался позорный скулеж. Чего он хочет, тварь? Чтобы его умоляли? Чтобы она сама выпрашивала каждый удар, каждое унижение?

— Чего пялишься? — не выдержала Хесса.

— Пересчитываю синяки и следы от побоев. — Сардар коснулся шрама поперек живота, и Хесса выгнулась дугой, уходя от прикосновения. — Это что?

Отвечать не хотелось, но от желания подчиниться и не перечить жгло гортань.

— Цепь.

Тяжелая, сидела крепко, сначала просто натирала, потом от кожи остались лохмотья, а проклятая цепь въедалась еще глубже, в мясо. Рыжий не давал одеться. На жаре запах крови становился невыносимым, на него летели мухи.

Сардар обхватил ладонями за пояс, придавливая к кровати, спросил хрипло:

— Рыжий?

Хесса скривилась: какая, к бестиям, разница, кто. Все вы такие, похотливые мрази. А Сардар вдруг склонился и прижался губами прямо к центру безобразного шрама, над пупком.

— Что ты… — вскрикнула Хесса и осеклась, когда кожи коснулся язык. Горячий, влажный, он проходился широкими мокрыми мазками — так зализывают детенышей анкары и кошки. Перехватило горло, от потрясения снова отказал голос. Хесса могла только беззвучно разевать рот и сжимать кулаки, дрожать, изгибаться, и смотреть, смотреть, не отрываясь, на его затылок, на неровно, как-то по-дурацки, небось по последней моде подстриженные светлые, еще светлее, чем у самой Хессы, волосы. Те касались живота, щекотали и тоже изводили, но не так, как его паскудный язык. До тех пор, пока одна из прядей не проехалась по промежности, заставив взвыть.

Ублюдок довольно ухмыльнулся и сместился вниз. Теперь вылизывал ее между ног, а Хесса орала не переставая, ругалась, выла, кляла Сардара на чем свет стоит — и все больше тонула в жарком, незнакомом наслаждении. Было хорошо, было, бездна все побери, настолько хорошо, что впервые в жизни хотелось не отключиться скорее, а держаться, как можно дольше держаться за эту гробанутую реальность. Чувствовать.