Книга Сон на яву, страница 24 – Рада Теплинская

И вид, открывшийся её глазам внизу, был поистине устрашающим. Миссис Грант, возвышавшаяся над Эмили у подножия лестницы, казалась настоящим гигантом. Высокая, почти с мужчину ростом, в три раза шире и тяжелее хрупкой сиротки, она излучала мощь и неприступность. В её фигуре и взгляде читалась суровая решимость, выкованная годами тяжёлого труда и жизненных испытаний. Морщины на её лице были похожи на глубокие борозды, проложенные плугом времени, и каждая из них рассказывала свою историю о потерях, разочарованиях и борьбе за выживание. Много лет назад, после трагической гибели мужа в результате несчастного случая на лесопилке, она стала единоличной владелицей не только пансиона, приносившего ей скромный доход, но и расположенной неподалёку кузницы.

Эта кузница, сердце городка, снабжавшее его столь необходимыми инструментами и орудиями, приносила значительно больший доход и позволяла миссис Грант держаться на плаву, растить сыновей и сохранять хоть какое-то подобие независимости. У нее было двое сыновей, Нейт и Калеб, крепких и сильных, как дубы, унаследовавших от матери твердый характер и трудолюбие. Они владели шумным и пропахшим виски салуном «Грохочущий молот» — местом, где, по горькой иронии судьбы, оборвалась жизнь Мэтью Кларка, отца Эмили. Этот салун, несмотря на свою сомнительную репутацию, был одним из самых прибыльных заведений в городе, привлекавшим шахтёров, ковбоев и случайных прохожих, жаждущих забыться в дыму, выпивке и азартных играх.

Сказать, что миссис Грант была лишена сострадания, было бы неправдой. Глубоко в ее сердце, похороненном под толстым слоем прагматизма и деловой хватки, еще теплилась искра милосердия, напоминание о тех временах, когда она сама была более уязвима и нуждалась в помощи. Будучи прежде всего практичной и деловой женщиной, она всё же не отказалась помочь бедной осиротевшей Эмили, приняв ее в свой дом в качестве работницы, в основном по хозяйству. Она понимала, что улица — не лучшее место для молодой девушки, и чувство долга пересилило её природную суровость. Но с самого начала она недвусмысленно указала девушке на её место в иерархии этого дома, определив ей самое дальнее и неуютное место — чердак. Это было её напоминанием о том, кто здесь хозяйка, о том, что Эмили — всего лишь приживалка, обязанная ей своим кровом и пропитанием.

Однако истинная причина холодности миссис Грант по отношению к Эмили крылась глубже и уходила корнями в материнские инстинкты и страх за будущее своих сыновей. От ее острого, наблюдательного взгляда не ускользнул тот факт, что в последнее время ее старший сын Нейт, обычно суровый и немногословный, начал слоняться по пансиону в те часы, когда девчонка (как она презрительно называла Эмили) выполняла свои обязанности. Его взгляд задерживался на ней дольше, чем следовало, в его глазах мелькало что-то новое, чего она раньше никогда не видела. В его поведении проскальзывала несвойственная ему прежде мягкость, намек на зарождающуюся симпатию. Эта перемена, словно заноза, кольнула материнское сердце, и ревность за сына смешалась с раздражением и тревогой.

Перспектива возможного романа между ее сыном, наследником и гордостью семьи, и этой сиротой, живущей на правах приживалки, вызывала у нее лишь одно желание — как можно скорее пресечь любую возможность подобного развития событий. Она знала, что Нейт заслуживает лучшего, и не позволит этой девчонке затуманить его разум. Теперь, когда Эмили спускалась с чердака, миссис Грант была полна решимости напомнить ей о её месте и не допустить никаких вольностей. Работа ждала, а вместе с ней — напоминание о том, что ей не положено мечтать о лучшей жизни, что её удел — усердно трудиться и не высовываться. Пора было напомнить ей о границах, которые она не должна пересекать, и развеять любые надежды, которые могли зародиться в её сердце.