Онлайн книга «Сон на яву»
|
На Романа было больно смотреть. Его глаза наполнились слезами, отражая всю глубину его раскаяния. Морщины на его лице казались ещё глубже, словно каждая из них была вырезана горьким опытом. - Он наверняка так и не простил меня за такое вероломство, и, должен сказать, я не осуждаю его за это. Я украл у него будущее, его любовь, его надежды. Я не уверен, что на его месте смог бы простить себя. Иногда мне кажется, что я заслуживаю его ненависти. Он имеет на это полное право. Возможно, именно ненависть Эрнесто стала его личным наказанием, вечным напоминанием о содеянном. Он замолчал, погрузившись в тяжёлое молчание, в котором эхом отдавалось его сожаление. В тишине комнаты было слышно только его прерывистое дыхание и тиканье часов, отсчитывающих неумолимое течение времени, которое, казалось, не могло залечить эту старую рану. История была рассказана, но рана, очевидно, всё ещё кровоточила и, вероятно, будет кровоточить до конца его дней. Он словно был обречён нести этот крест вины как напоминание о своей слабости и эгоизме, проклиная тот день, когда позволил запретной страсти завладеть им, и понимая, что расплачиваться за эту страсть ему придётся до самой смерти, не находя покоя ни в раскаянии, ни в тишине забвения. Треск поленьев в костре наполнял пространство вокруг них тёплым мерцающим светом, но он почти не рассеивал холод, царивший в воздухе, холод, который отражал напряжение между Эмили и Романом Агиларом. Умом она понимала, что действия Романа предосудительны, что его предательство Эрнесто непростительно. И всё же, видя глубоко запрятанное отчаяние на его красивом лице, которое, казалось, несло на себе весь мир, она не могла не почувствовать укол жалости. Он любил Антониету, это было ясно, но его отношения с единственным сыном, Эрнесто, были постоянной, мучительной раной. Она гноилась между ними, словно тихий яд, отравляющий даже самые радостные моменты. Роман смотрел в самое сердце пламени, где красновато-жёлтые языки танцевали в хаотичном балете, который, казалось, отражал смятение в его душе. Свет огня резко очерчивал его лицо, подчёркивая линии беспокойства и сожаления, пересекавшие его кожу, словно карта прошлых страданий. Он выглядел как настоящий патриарх, но патриарх, обременённый чувством вины и раскаяния. — И с тех пор вы не видели и не разговаривали с Эрнесто? — наконец спросила Эмили, едва слышно, словно осмеливаясь нарушить тяжёлое молчание. Вопрос повис в воздухе, как хрупкое стеклянное украшение, грозящее разбиться. Роман оторвал взгляд от гипнотического танца пламени и повернулся к ней лицом. - Ну, мы видимся, но нечасто, — ответил он с горькой, почти извиняющейся улыбкой. Эта улыбка говорила о многом — о целой жизни невысказанных чувств, упущенных возможностей и пережитой боли. - Эрнесто немного успокоился за последний год. Я думаю, в глубине души он хочет помириться, хотя ему всё ещё невероятно трудно. Нам удалось наладить... более или менее нормальные отношения, но он до сих пор не простил Антониету. Иногда мне кажется, что он презирает её, пылает к ней яростной ненавистью. Я практически умолял его время от времени приезжать в «Кипарисовые воды» и даже сам дважды ездил в «Эвергрин», пытаясь сократить дистанцию. Каждая встреча — это испытание, хождение по канату над минным полем, где одно неверное слово может всё взорвать. Его голос был низким, в нём слышалась усталость — бремя миротворца явно давало о себе знать. |