Книга Сон на яву, страница 96 – Рада Теплинская

Усмешка на губах Антониеты стала шире, обнажив идеальные белые зубы. Она наслаждалась его реакцией, словно кошка, играющая с пойманной мышью.

— Возможно, — спокойно ответила она, не меняя выражения лица. — А может, вы просто пытаетесь сохранить лицо. Но интересно, кому из нас поверит Роман? Своей жене, которую он любит и которой доверяет, или управляющему поместьем, который всего лишь наёмный работник? — В её вопросе звучала абсолютная уверенность в своей победе.

На секунду Лазаро потерял дар речи. Он понял, что её слова — не шутка, а реальная угроза. Он сжал руки в кулаки, впившись ногтями в ладони.

— Эрнесто был прав, когда назвал тебя ведьмой! — звенящим от гнева голосом воскликнул Лазаро, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Он не мог понять, как этому существу удаётся быть настолько отвратительной. — Неудивительно, что он ненавидит тебя лютой ненавистью! И не только он, поверь!

Глаза Антониеты опасно сузились, а прежняя лёгкая усмешка исчезла, сменившись холодной маской. Она выпрямилась, и её фигура, казалось, стала выше и внушительнее.

— Если вы не хотите лишиться хорошо оплачиваемой работы и оказаться на улице, то постарайтесь выбирать выражения, Лазаро. На вашем месте я бы не стала разговаривать в таком тоне с хозяйкой поместья! — Слова Антониеты прозвучали как приговор, в каждом звуке которого читалась недвусмысленная, леденящая душу угроза. Она снова усмехнулась, но теперь в этой усмешке не было и тени прежнего флирта, только чистая, неприкрытая злоба. — А то мне в голову может прийти мысль, что управляющего пора сменить... Что ж, да, возможно...

Последние слова она произнесла задумчиво, растягивая их, словно смакуя каждую букву, и Лазаро почувствовал, как на лбу у него выступает холодный пот. Она полностью владела его вниманием.

— Когда-нибудь ты зайдёшь слишком далеко, Антониета, — прорычал Лазаро низким и хриплым от сдерживаемого бешенства голосом. Он был на грани, но всё же не сорвался. — У меня только одно желание — оказаться в «Кипарисовых водах» в тот день, когда тебе воздастся за всё! Единственное, чего я не понимаю, — почему никто до сих пор не преподал тебе урок... Неужели ты вечно будешь безнаказанной? Вы даже представить себе не можете, как у меня сейчас чешутся руки отхлестать вас по щекам! И я бы сделал это, если бы не... — Он оборвал фразу, не договорив, его взгляд был полон жгучей ненависти и бессильной ярости. Он отвернулся, чтобы Антониета не увидела выражение отчаяния и унижения на его лице.

Внезапно, словно по щелчку невидимого выключателя или даже резче — словно кто-то дёрнул за невидимую нить, связывающую её с этим утомительным спектаклем, настроение Антониеты резко изменилось. Улыбка, до этого игравшая на её алых губах, тонкая и чуть насмешливая, служившая лишь безупречной маской для изощрённой игры в кошки-мышки с управляющим, исчезла без следа. Она не просто исчезла, а словно маска из тончайшего фарфора, до этого умело скрывавшая истинное состояние, треснула и осыпалась, обнажив нечто холодное и безжалостное. Казалось, ей в одно мгновение наскучила эта скучная забава — дразнить Лазаро, бросая ему через комнату что-то похожее на обещания своими томными, затяжными взглядами, а потом изящно отводить глаза, наслаждаясь его неловкостью и очевидным замешательством. Эта игра, которая поначалу, возможно, казалась забавной пикантной приправой к вечеру, теперь вызывала лишь мерзкое, почти физическое чувство пресыщения и отвращения, как от приторно-сладкого вина, которое вдруг стало невыносимо горьким.