Книга Сердце вне игры, страница 75 – Нира Страусс

И она удаляется в заднюю часть сильно вытянутого в длину киоска.

И вот так мы с Эшером Стоуном остаемся наедине.

Для начала – ничего страшного. Вокруг бушует и грохочет гроза, а здесь внутри – много чего интересного. Так как обеденное время уже не только пришло, но и прошло, мой живот выражает громкий протест на фоне царящих запахов хлеба, помидоров и сыра. К тому же – вокруг нас полки, сплошь заставленные едой. Некоторые блюда наполовину приготовлены, но есть и те, что осталось только разогреть. Сейчас кусок холодной гавайской пиццы представляется мне райской пищей. И он – на расстоянии вытянутой руки.

– Как ты думаешь, обидится ли кузина некой Келси, если мы сами себя обслужим? – ставлю я вопрос ребром.

Я почти не сомневаюсь, что он заявит: я должна немедленно выкинуть это из головы. Он же Стоун. А Стоуны еду не воруют. Однако ему удается меня удивить: он всего лишь пожимает плечами. Вообще-то я не нуждаюсь в его разрешении, но наслаждаться пиццей в тысячу раз приятнее без его осуждающего взгляда. Так что я вооружаюсь салфетками и беру самый большой кусок, да еще и издаю стон наслаждения, убедившись в том, что он еще теплый.

– А ты не хочешь? – вопрошаю я с набитым ртом.

Честно говоря, не знаю, почему я выкидываю такие фокусы, когда он рядом. Обычно я ем с закрытым ртом как любой нормальный человек. Наверное, мне просто нравится выражение его лица, когда он видит меня такой.

Вместо ответа он открывает стеклянную дверцу холодильника и, разумеется, достает оттуда бутылку «Гаторейда».

– У тебя проблема.

– Не я же ем вот это, – он указывает на пиццу.

– Ой, меня ни разу не удивляет, что ты из тех, кто ненавидит ананас на пицце. Слишком инновационно для тебя. Слишком рискованно. Взрыв разных вкусов перегружает твои роботизированные органы чувств.

Не слишком впечатленный, он выгибает бровь.

– Роботизированные?

– Да, потому что ты – не что иное, как робот.

Заливает в себя чуть не полбутылки «Гаторейда».

– С каких это пор?

И тогда у меня вырывается:

– Последние четыре года.

Слова Лювии повисают в воздухе… В таком разреженном, таком интимном воздухе, который будто внезапно сжимается, заставляя осознать, что мы здесь одни. Вдвоем: она и я. И больше никого.

И этого не случалось уже, как она верно отметила, четыре года.

Дерьмо, вот дерьмо. Лювия глядит на меня, и ее карие глаза сверкают слишком ярко для полумрака киоска в грозовой день. Напряжение внутри меня растет, но никак не побуждает открыть рот и заговорить, как случается в такие неудобные моменты с очень многими, но в моем случае – все наоборот: оно блокирует мое горло надежнее, чем удар локтем в кадык.

Пауза затягивается. К моему удивлению, она тоже не находит что сказать после своих последних слов; судя по тому, как она резко захлопнула рот и сосредоточилась на куске пиццы, догадываюсь, что сейчас ей хочется отмотать время назад.

Какая-то часть меня хочет того же.

Другая, которая по природе своей – чертова мазохистка, в эту секунду блаженствует, словно свинья в грязной луже.

Проходит несколько минут, и я замечаю, как Лювия, пытаясь согреться, растирает руки, и тогда я, смирившись, стягиваю свое худи и кладу ей на колени.

И она снова смотрит на меня, смотрит пристально.

Стиснув зубы, делаю вид, что меня страшно интересуют рекламные буклеты, сложенные под прилавком. И даже не знаю почему, но чувствую что-то похожее на эйфорию, когда она, ни слова не говоря, надевает мое худи.