Книга Сердцеед в Венецианской паутине, страница 41 – Натали Карамель

Письмо тетушке. Другое дело. Здесь можно было дышать чуть свободнее. Я описал атмосферу Венеции — «город-ловушка, где стены шепчут, а каналы хранят мертвые секреты». Упомянул Луи — «шпион, как и ожидалось, но, возможно, с проблеском совести или страха, что дает рычаг». Крайне осторожно намекнул на «завязывание полезных знакомств в неожиданных местах» (имея в виду Катарину и предстоящий обед с Брагадином) и на «поле боя, где поэзия может быть оружием». Попросил новостей из Версаля, особенно о Елене — «пусть даже крохи, тетушка, они — воздух для утопающего». Запечатал письмо особым, известным только нам знаком.

Письмо Елене. Перо замерло над чистым листом. Что написать? Как выразить эту адскую тоску, это постоянное чувство, что половина души осталась там, в Париже? Как рассказать о подвалах с порохом, о шпионах, о тавернах, о том, что он только что «нанял» девушку из борделя, чтобы спасти ее? Как описать запах Венеции — не романтический, а смесь тины, лжи и страха? Нет. Ничего этого написать нельзя. Я не хочу, чтобы она беспокоилась обо мне.

Я глубоко вдохнул и начал писать то, что мог бы написать настоящий граф де Виллар, скучающий по молодой жене:

«Моя прелестная Елена,

Венеция прекрасна, как гравюра, и столь же холодна без тебя. Каналы мерцают под луной, но их красота — лишь напоминание о том, как далеко я от твоих глаз. Я выполняю поручения Его Величества, скучая по твоему смеху, по теплу твоих рук. Вечера здесь длинны и наполнены светскими пустяками, но мои мысли всегда с тобой. Как твое здоровье, моя радость? Скучают ли по тебе наши сады так же, как скучает по ним твой муж? Береги себя для меня. Каждый восход солнца приближает момент нашего воссоединения.

Твой навеки, Леонард.»

Ложь. Вся — ложь. Обычная, светская, сладкая ложь. Я запечатал письмо, чувствуя горечь на языке. Она прочтет эти пустые слова и, возможно, поверит. Или не поверит. Но это все, что я могу ей дать. Пока.

Дальше пошли документы: описи товаров, ожидающих выгрузки в порту, претензии французских купцов по поводу задержек, отчеты о ценах на шелк-сырец. Цифры, факты, сухие строчки. Я погрузился в них, пытаясь заглушить тревогу за Катарину и ожидание возвращения Марко.

Обед принесли в кабинет. Я ел машинально, почти не ощущая вкуса. Время тянулось невыносимо. Я сходил проверить Луи — тот все так же храпел, повернувшись на бок, но хоть дышал ровно. Возвращался в кабинет, смотрел на часы. Где Марко? Неужели что-то пошло не так? Мысли о Бьянке, которая могла передумать, или о Брагадине, который мог опередить нас, заставляли сердце биться чаще.

К ужину, когда сумерки уже сгущались над каналами, наконец послышались шаги в коридоре. Не бесшумные, как у Марко, а легкие, быстрые. Дверь кабинета распахнулась.

Ворвался не Марко. Ворвался свет. Ворвалась Катарина.

Она была в простом, но новом платье нежно-голубого цвета, ее волосы были аккуратно убраны, на лице — ни следа привычной профессиональной улыбки. Только чистая, безудержная радость и благодарность. Она не сдержалась — бросилась ко мне через весь кабинет и обвила мою шею руками, крепко-крепко.

«Синьор граф! Спасибо! Спасибо огромное! — ее голос дрожал, в глазах стояли слезы, но это были слезы облегчения. — Марко все устроил! Я здесь! Я… я свободна? Ну, почти… но я здесь! Спасибо!»