Книга Битва за сердцееда: Версальский фронт, страница 35 – Натали Карамель

Тихий шелест карандаша по бумаге, теплые лучи на лице, мерный плеск фонтана — этот островок покоя казался почти нереальным после вчерашнего кошмара. Я сосредоточилась на линии, пытаясь уловить изгиб мраморной нимфы. Колетт, сидевшая рядом, мягко направляла мою руку: «Чуть выше, мадам… и легче, не давите». Мари тихо перебирала нитки для вышивания, подняв лицо к солнцу. Даже капитан де Ларю, стоявший чуть поодаль под сенью дуба, казался менее грозным, его поза была скорее задумчивой, чем бдительной. Дыхание стало глубже, ровнее. Камень на душе никуда не делся, но он хотя бы перестал резать так остро.

Идиллия длилась, наверное, полчаса. Пока не раздался тот самый, ненавистно знакомый смех — звонкий, нарочито веселый, режущий тишину. как стекло.

— Ах, вот где наша затворница спряталась!

Я вздрогнула, чуть не сломав карандаш. По аллее, окруженная своей пестрой свитой, как павлин перьями, шествовала мадам де Дюбарри. Шелк ее платья переливался всеми цветами радуги, драгоценности сверкали на солнце. Она шла прямо к нам, ее взгляд — смесь любопытства и едкой насмешки — был прикован ко мне.

— Мадам, — я встала, делая реверанс, сердце колотилось где-то в горле. Колетт и Мари замерли, как мыши перед удавом. Капитан де Ларю выпрямился, лицо мгновенно стало каменным.

Дюбарри остановилась в двух шагах, окидывая меня и наш импровизированный «салон» под открытым небом презрительным взглядом.

— Рисуете? Какое милое… безделье, — протянула она, играя веером. — И где же моя верная тень? Ах, да! Я забыла — это вы должны быть моей тенью сегодня, не так ли? Или вы решили, что один день прислуживания вам дает право на вольности?

Ее голос был сладок, но слова — остры, как бритвы. Свита хихикнула.

— Я… не знала, что мое присутствие в вашей свите требуется постоянно, мадам, — ответила я, стараясь держать голос ровным, глядя куда-то в район ее пышного декольте. — Мне не было сказано…

— Не было сказано?! — Дюбарри фальшиво ахнула, прикладывая руку к груди. — Милая моя, в Версале не нужно говорить такие вещи! Это само собой разумеется! Раз уж я удостоила вас чести быть при мне, вы должны быть здесь! — Она резко ткнула веером в сторону, где, видимо, находились ее покои. — Как гвоздик в стене! Понимаете?

Ее глаза сверкнули холодом. Воздух вокруг нее словно зарядился угрозой. Я чувствовала, как Колетт едва слышно всхлипнула за моей спиной.

— Но сегодня… — Дюбарри внезапно рассмеялась, легкий ветерок колыхнул ее перья. — Сегодня, пожалуй, я великодушна. Раз уж вы так увлечены своим… мазюканьем, — она презрительно кивнула на мой набросок, — наслаждайтесь. Мажьте себе на здоровье! — Она сделала пару шагов мимо, ее парфюм ударил мне в нос. — Но завтра… — Она обернулась, и ее улыбка стала ледяной. — Завтра я хочу видеть вас у себя ровно в девять. Как штык. И без опозданий. Уяснили?

Это был не вопрос. Это был приговор.

— Уяснила, мадам, — прошептала я, опуская голову.

— Прекрасно! — Она щебетала уже своим спутницам, удаляясь: — Ах, молодежь… вечно ищет, чем бы заняться вместо настоящего дела…

Они ушли, оставив после себя вихрь дорогих духов, звенящий смех и гнетущую тишину. Радость от рисования испарилась без следа. Я стояла, сжимая кулаки, чувствуя, как унижение и страх снова сковывают тело. «Как штык». Завтра снова ад. Снова стоять, слушать, выносить… Боже, как долго я выдержу?