Книга Битва за сердцееда: Версальский фронт, страница 32 – Натали Карамель

— Ах, и этот проклятый кофе… — Она кивнула на изысканный, но все же ночной горшок, замаскированный под ларец, в углу. — Будьте душкой, мадам де Виллар, вынесите. Свежий воздух нужен, а слуги все куда-то разбежались.

Горло сжалось. Кровь стучала в висках. Я подошла, взяла тяжелый, фарфоровый предмет. Запах ударил в нос. Это было не просто унижение. Это было стирание меня как личности, как дворянки. Это была демонстрация: Ты никто. Ты ниже служанки. Ты моя собственность. Я вынесла. Стояла на балконе, глотая чистый, холодный воздух, пытаясь не вырвать, не закричать. Потом вернулась. Бесшумно. С опущенной головой.

Вечером она пила. Вино лилось рекой. Она хохотала, флиртовала с придворными, которые заглянули «на огонек», бросала в меня колючие взгляды: смотри, как живут настоящие фаворитки. Небось мечтаешь на мое место? Я стояла. Улыбалась, когда надо. Подавала бокалы. Чувствовала, как ноги немеют, спина кричит от усталости, а душа превращается в ледяной камень. Она держала меня рядом, как трофей, как напоминание всем, кто здесь хозяйка.

Когда наконец, поздно ночью, графиня, сонная и довольная, отпустила меня кивком, я едва держалась на ногах. Капитан де Ларю, дежуривший у дверей ее апартаментов (еще один страж моего позора), молча проводил меня обратно. Его лицо было непроницаемо, но я чувствовала его взгляд в спину — тяжелый, оценивающий. Видел ли он? Знает ли?

В своей комнате дверь закрылась. Я отперла ее? Не помню. Мари и Колетт бросились ко мне, их лица искажены тревогой. Я не слышала их вопросов. Я шла через комнату, как автомат. Сорвала с себя серое платье — платье служанки, платье унижения. Бросила его на пол. Шаг. Еще шаг. Потом ноги подкосились. Я не упала — я рухнула на жесткое ложе кровати лицом вниз, как подкошенная.

Ни слез. Ни мыслей. Только всепоглощающая, костная усталость. Усталость от страха, от унижения, от постоянной игры, от запаха чужих духов, чужих кружев, чужих нечистот. Тело горело, но внутри был лед. Тетушка слепа. Лео уехал. Король замышляет. Лоррен требует. Дюбарри превратила в прислугу. Тупик. Абсолютный, беспросветный тупик.

Я лежала, не двигаясь. Слушала, как Мари тихо плачет, как Колетт осторожно подбирает скомканное платье. За окном царила ночь Версаля — прекрасная, беззвездная, безжалостная. И я поняла одну страшную вещь: сегодняшний день с его унизительным рабством был лишь началом. Дюбарри не отпустит свою новую игрушку так легко. А что придумают завтра Король и Лоррен?

Я закрыла глаза. Мир плыл. Оставалось только дышать. Просто дышать. И ждать. Хотя чего ждать, я уже не знала. Только конца. Любого конца.

Утро. Больше нет следа тепла на подушке, а тяжесть, как будто меня придавили плитой Версаля. Каждая мышца ныла от вчерашнего стояния, от унижения. От запаха фарфора, который все еще стоял в ноздрях. Я открыла глаза, и первая мысль была: «Опять». Опять Дюбарри? Опять Лоррен? Опять игра в покорную служанку?

Мари уже суетилась у окна, ее лицо все еще было бледным от пережитого страха за меня. Колетт тихо разбирала коробку с рисовальными принадлежностями, ее пальцы нервно перебирали карандаши. Она ловила мой взгляд и тут же отводила глаза. Стыд? За меня? За себя? За то, что не могла помочь?