Книга Битва за сердцееда: Версальский фронт, страница 39 – Натали Карамель

Капитан де Ларю открыл дверь, пропуская нас внутрь. Его взгляд встретился с моим.

— Мадам… — он начал что-то сказать, но тут же замолчал, бросив осторожный взгляд на стражей у двери. Его лицо было мрачным. — Если что-то… что-то… немедленно зовите. Любым способом.

Он имел в виду не крысу. Он имел в виду их. И Лоррена. Но что он мог сделать против герцога?

— Благодарю, капитан, — прошептала я, зная, что мои слова звучат как насмешка.

Дверь закрылась. Мы остались втроем в комнате. Тишина. Но за дверью теперь стояла не просто охрана. Стояла сама тень Лоррена, его обещание, его неумолимая поступь. Я подошла к окну, отдернула тяжелую портьеру. Сады Версаля тонули в сумерках. Но это не была мирная темнота. Это была тьма, полная невидимых глаз, шепота интриг и шипения змей.

«Жиль и Марк». Их имена звучали как приговор. Они были живым воплощением той дохлой крысы — более страшным, более реальным. Лоррен сбросил маску. Он вышел из тени и открыто заявил свои права. Его «забота» была удавкой на моей шее. Его люди у двери — решеткой на окне моей позолоченной клетки.

Я обернулась, глядя на бледные, испуганные лица Мари и Колетт. Мои девочки. Втянутые в этот кошмар из-за меня.

— Заприте дверь на засов, Мари, — сказала я тихо, хотя знала, что это бесполезно против того, что придет по воле Лоррена. — И… не подходите к окнам.

Света не было. Только сгущающиеся сумерки за окном и холодная, липкая тьма страха внутри. И ощущение, что где-то в этой тьме, наслаждаясь своей силой, скользит змея. И она уже выбрала свою жертву. Игра вступила в самую темную фазу, и теперь ставкой была уже не просто свобода или честь мужа. Ставкой была я сама.

Неделя. Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут. Каждая из них тянулась как смола, тяжелая, липкая, бесконечная. Время внутри этой роскошной ловушки потеряло привычный ход. Оно не текло — оно застыло, как желе, пропитанное страхом и духотой.

Дверь. Главный символ моего нового существования. Не вход и выход, а непроницаемая стена. По одну сторону — я, Мари, Колетт. По другую — Они. Жиль и Марк. Тени Лоррена. Каменные изваяния, которые оживали лишь для того, чтобы преградить путь или принять поднос с едой. Их шаги были беззвучны, их лица — маски. Они не разговаривали. Они наблюдали. Всегда. Даже когда я подходила к запертому окну, мне казалось, что их безликие взгляды проникают сквозь стены, ощупывая меня холодными щупальцами.

Первые часы были самыми страшными. Шок от крысы сменился леденящим осознанием: мы в западне. Настоящей. Захлопнувшейся навсегда. Я металась по комнате, как зверь в клетке, прислушиваясь к каждому звуку за дверью. Каждый стук сердца отдавался в висках предчувствием шагов Лоррена. «В свое время». Эти слова висели в воздухе, ядовитые и неотвратимые.

Потом пришли они. Не Лоррен. Две напудренные фрейлины Дюбарри, с высокомерно поднятыми подбородками.

— Мадам де Виллар, мадам де Дюбарри требует вашего немедленного присутствия! — их голоса были как скрежет ножа по стеклу.

Я рванулась к двери, готовая на все, лишь бы вырваться из этой камеры, даже на унижение у Дюбарри. Но тени у двери сдвинулись, образовав сплошную черную преграду.

— Никто не входит. Никто не выходит. По приказу Его Светлости герцога де Лоррена, — прозвучал плоский, лишенный интонации голос одного из них. Жиля? Марка? Они были неразличимы.