Книга Битва за сердцееда: Версальский фронт, страница 66 – Натали Карамель

В тот же день дрожащими руками я написала короткое, отчаянное послание тете Элизе. Мари, чьи глаза уже давно стали понимающими и полными тревоги, сунула записку в складки своего платья и бесшумно растворилась в коридорах дворца.

Ответ пришел немедленно. Тетушка была вне себя от радости, но ее слова, даже на бумаге, дышали холодной паникой:

«Дивная новость! Благословенна! Но сердце мое разрывается от страха. Ситуация стала пороховой бочкой. Бежать. Надо бежать немедленно. Я обдумываю пути. Будь осторожна как никогда. Твоя жизнь — теперь две жизни».

Бежать. Легко сказать. Под бдительным оком герцога, который удвоил «заботу» обо мне, предвкушая свой триумф на балу. Каждый мой шаг отслеживался. Мои покои находились слишком высоко, чтобы прыгнуть из окна, а у единственной двери днем и ночью дежурили его люди.

Именно Мари, моя верная, находчивая Мари, придумала временное решение. Отчаянное и циничное.

— Мадам, — шепнула она однажды утром, застилая постель. — У вас должны быть… недомогания. Как у всех женщин. Понимаете? Регулярные. Чтобы ни у кого не возникло вопросов о вашем состоянии.

Она показала мне маленький пузырек, спрятанный в ее кармане. — Свиная кровь. Свежая. Я буду мазать простыни. Служанки уберут, пожалуются на неудобство и забудут. Это обыденно.

Гениально и унизительно. Я кивнула, с трудом сдерживая подступающие слезы благодарности и отвращения к этой жестокой игре. Так начался наш обман. Каждое утро я с ужасом ждала, что горничная заметит подвох, что в ее глазах мелькнет понимание. Но для них это было просто женской немощью, досадной помехой в рутине дворца.

У меня еще было время. Несколько месяцев. Но его было катастрофически мало. План созрел молниеносно. Бал. Это был мой единственный шанс. При всем дворе, перед королем, я должна буду изобразить внезапный приступ слабости, тоски по дому. Попросить у Его Величества разрешения удалиться в свои владения для поправки здоровья. Публично. Это был огромный риск, но риск меньший, чем остаться.

Это был отчаянный блеф. Публично попросить у короля разрешения уехать — значило нанести де Лоррену сокрушительное оскорбление. Но открыто перечить воле монарха? Такого даже всесильный герцог не мог себе позволить. Вся надежда была на каприз Людовика и на то, что моя «болезнь» вызовет у него не интерес, а легкую брезгливость, желание удалить неудобную деталь с глаз долой. Но одного каприза было мало. Мне нужен был заступник. Тот, чье слово для короля — закон.

Мадам де Ментенон. Она была моим единственным ключом. Ее набожность и прагматизм могли сработать на меня. Нужно было преподнести мой отъезд не как бегство, а как разумную и благочестивую меру. И у меня была приманка.

Я репетировала свою роль в уме, пока на меня натягивали корсет, который с каждым днем становился все более тесной тюрьмой. Я улыбалась герцогу, чувствуя, как меня тошнит от его одеколона. Я слушала его планы о нашем общем будущем, лаская пальцами скрытый под одеждой маленький, еще невидимый бугорок жизни.

Я выбрала момент, когда де Лоррен был занят с интендантом по поводу бала, и направилась в апартаменты мадам де Ментенон. В руках я несла изящную шкатулку.

— Мадам, — начала я, сделавшись чуть бледнее и придав голосу слабые, дрожащие нотки, — простите за беспокойство. Я пришла поблагодарить вас за вашу доброту и попросить совета. Версальский воздух, при всей его славе, оказался для моей, увы, хрупкой натуры слишком тяжелым. Я чувствую, как силы покидают меня, и томлюсь по родному воздуху Домена.