Книга Летний сад, страница 96 – Полина Саймонс

– Ты хочешь, чтобы я шептал тебе, – шепчет Александр в другую голубую ночь, пока голубую, но рассвет уже слишком близок.

Она лежит на спине, закинув руки за голову, ее золотые волосы пахнут земляничным шампунем. Он наклоняется над ней, наслаждаясь ее шоколадно-винным вкусом, целует ее приоткрытые губы, ее горло, ключицы, облизывает ее грудь, ее набухшие соски.

– Может, не просто шептал? – стонет она.

Он передвигается ниже, с наслаждением прижимается лицом к ее животу, встает перед ней на колени; он медленно целует ее женскую плоть, прислушиваясь к ее тихим мольбам. Он ласкает ее так легко, как только может. Когда она начинает вскрикивать, он останавливается, давая ей время отдышаться и успокоиться. Но она не успокаивается. Он выливает на нее немножко игристого вина – оно шипит, она изгибается, – а он слизывает с нее капли, мягко целуя. Она задыхается, она стискивает в пальцах одеяло. «Пожалуйста, пожалуйста», – шепчет она.

Его ладони на ее бедрах, так изысканно раскинутых, таких живых. «Ты знаешь, какая ты сладкая?» Он целует ее. «Ты такая мягкая, такая гладкая… Таня, ты так прекрасна…» Его губы обожающе касаются ее губ.

Она задыхается, цепляется за него, снова и снова вскрикивает.

«Я люблю тебя».

И Татьяна плачет.

– Ты знаешь это, ведь так? – шепчет Александр. – Я люблю тебя. Я ослеплен тобой, болен тобой. Я говорил тебе все это в ту первую ночь, когда просил тебя выйти за меня, и говорю это теперь. Все, что случилось с нами, все из-за того, что я перешел все грани ради тебя. Я боготворю тебя. Ты полностью осознаешь это. В тот день, когда я обнял тебя, коснулся тебя, когда, о боже, вошел в тебя, случилось все, чего я не могу сказать при дневном свете. Татьяна, Таня, Татьяша, детка, ты чувствуешь меня? Почему ты плачешь?

Вот это я называю шепотом.

Он шепчет, она плачет, она отдается ему без условий и плачет, плачет. Освобождение приходит нелегко, и для нее, и для него, но оно окончательно приходит под покровом ночи.

А в серо-фиолетовом рассвете Александр находит Татьяну в ванной комнате, она умывается. Он наблюдает за ней, потом подходит и встает позади. Она вскидывает голову. Он целует ее.

– Ты опоздаешь, – с легкой улыбкой говорит Татьяна.

Его грудь разрывается от ночной тоски по ней. Ничего не говоря, он обнимает ее сзади, потом спускает с ее плеч сорочку, снова и снова проводит по ее груди мокрыми намыленными руками, ласкает.

– Шура, пожалуйста, – шепчет она, дрожа, и ее розово-красные соски напрягаются, упираясь в его ладони.

Энтони просыпается. Александр снова натягивает на жену сорочку, и она говорит: какой теперь в этом смысл, – а он говорит: не совсем же это бессмысленно – и отступает, наблюдая в зеркало, как она заканчивает умывание, и ее грудь видна сквозь влажную сорочку, и соски крупные и напряженные. И она весь день танцует в его сердце и в его неутолимых чреслах.

Что-то проснулось в нем здесь, в винной долине под луной. Что-то, что он считал умершим.

Наверное, молодая женщина, всю ночь так основательно занимавшаяся любовью, отдававшаяся обжигающим ласкам, не могла днем скрыть сияния кожи и глаз, выдававших ее ночные наслаждения. Наверное, невозможно было скрыть ее нежную сексуальность, потому что клиенты без конца подзывали ее с подносом. Они приезжали отовсюду и сидели за маленькими столиками в патио, а она вместе с Энтони, не отходившим от нее, быстро двигалась между ними, и ее слегка припухшие губы улыбались, когда она говорила: